От Терека до Карпат

«Недисциплинированная толпа, – говорил он, – опаснее всяких химер». И далее: «Наша революция всколыхнула дно, откуда выплыли подонки… В деревне, где в первые дни революции прекратилось хулиганство, более и более возрастает разлад и разруха, и все с полным правом говорят, что все это дала революция. То, что происходит теперь в Петрограде, – начинает сжимать мое сердце ужасом и болью».

А на страну быстро надвигался общенациональный революционный кризис. Все отчетливее слышались раскаты приближавшейся грозы.

Часть третья Запоздалая справедливость

Есть в наших днях такая точность,

Что мальчики иных веков,
Наверно будут плакать ночью
О времени большевиков.

С. Куняев. 1940 г.

Глава XVII

С роковых июльских событий, с того несчастного для армии и всей страны наступления на фронте, закончившегося ужасным Тарнопольским прорывом немцев, на деятельность Временного правительства легла печать чуть ли не оцепенен-ности. Только Керенский в тот момент не колебался. Пропагандистским маневром – обвинением Ленина и других большевиков в связях с германским генштабом – и силовым давлением – вызовом войск с фронта он несколько отсек тогда большевизирующую часть революционной демократии. В целом же большевики как партия не были разгромлены, напротив, сравнительно быстро начали восстанавливать свои силы.

Почему? У власти не хватило решимости? Что помешало?

Керенский как юрист понимал, что все обвинения против большевиков в связях с немецким генштабом и причастности к июльским событиям необходимо еще доказать законным следственным образом. Однако не это все-таки было главным. Опять сыграл свою роль авантюризм Александра Федоровича.

До поры до времени политический авантюризм Керенского приносил прибыль, исчислялась ли она в золоте или в нематериальных проявлениях – министерских портфелях, популярности и даже обожании. Керенский был героем и предметом обожания для обывателей, принимавших его политический авантюризм, разбухающий на каждом витке карьеры, за мужество, волю и твердость позиции. В то же время колебания в отношении к Керенскому среди союзников, лидеров кадетов и мелкобуржуазных партий сотрясали воздух прямо-таки по шкале землетрясений. То он – «единственная светлая надежда», только он способен провести утлый челн Временного правительства через разбушевавшуюся стихию революционного океана к вожделенной пристани, то его уже считают политическим трупом и сговариваются заменить на военного диктатора Корнилова, то снова возрождение. И так – до тех пор, пока Октябрьский переворот не вынудил Керенского бежать из Зимнего дворца – покинуть столь льстившие его тщеславию царские апартаменты.

– Если бы мы все, подобно товарищу Керенскому, горели тем же огнем пламенной веры и любви и эти чувства приложили к делу устроения русской жизни, около нашего военного министра сгруппировалась бы такая армия сильных духом людей, которой не страшны были бы ни анархия, ни разруха, – заявлял крупный военный промышленник С. Н. Третьяков в мае 1917 г., а 23 октября на завтраке в английском посольстве тот же Третьяков, но уже в должности председателя Экономического совета, весьма презрительно отзывался о министре-председателе.

Биография Керенского так и освещается «авантюрным светом».

В ноябре 1914 года он выступает в качестве одного из защитников пяти членов Государственной думы – большевиков Петровского, Бадаева, Шагова, Муранова, Самойлова. Керенский прогремел тогда, это щекотало ему нервы, утоляло самолюбие. А после Февральской революции та защита в 1914 году оказалась козырной картой для его зажигательных речей.

На I съезде Советов Керенский расписывался в уважении «к доктрине Маркса», защищая Маркса от Ленина.

Судя по тому, какую подозрительную активность проявлял министр юстиции первого состава Временного правительства на перекрестках дорог, далеких от правосудия, баловень Фемиды решился на измену богине, едва получив портфель. Видно, полагал он, и не без оснований, что военно-морское министерство – самый высокий трамплин для прыжка в кресло министра-председателя. Тем более что в отсутствие князя Г. Е. Львова – тогдашнего главы Временного правительства – председательствовал на заседаниях, на что было специальное постановление.

И вот он начинает исподволь, но весьма энергично «приручать» общественное мнение, дабы не возмутилось оно тем, что присяжный поверенный берет на абордаж армию и флот.

Он оседлал своего конька. Иноходью, галопом, аллюром нес он своего седока, и если спотыкался или припадал на ногу, седок знал, как его пришпорить.