От Терека до Карпат

«Ничто не поражает так, как его появление на трибуне с его бледным, лихорадочным, истеричным, изможденным лицом. Взгляд его то притаившийся, убегающий, почти неуловимый за полузакрытыми веками, то острый, вызывающий, молниеносный. Те же контрасты в голосе, который – обычно глухой и хриплый – обладает неожиданными переходами, великолепными по своей пронзительности и звучности. Но что за этим театральным красноречием? За этими подвигами трибуны и эстрады? – Ничего, кроме утопии, комедиантства и самовлюбленности!» – писал французский посол в России Морис Палеолог.

5 мая Керенский получает портфель военного и морского министра в 1-м коалиционном правительстве. А чуть позже становится главой правительства.

После Октября сподвижники Керенского в своих мемуарах воздали «по заслугам» главе Временного правительства, обвиняя при этом в его карьере злой рок, подчеркивая свою якобы непричастность к взлету и падению присяжного поверенного. Трагическим комиком называл Керенского Милюков.

– У Керенского не было ни надлежащей государственной головы, ни настоящей политической школы, – говорили о нем меньшевики. – Без этих элементарно необходимых атрибутов Керенский не мог не шлепнуться со всего размаха и не завязнуть в своем июльско-сентябрьском состоянии, а затем не мог не погрузиться в пооктябрьское небытие.

В точности частных оценок не откажешь. Но в этом запоздалом развенчании министра-председателя читается и позиция меньшевиков: дескать, будь на месте присяжного поверенного «надлежащая государственная голова» с «настоящей политической школой», все могло быть иначе.

То есть они отрицают исторические предпосылки пролетарской революции в России, ее неизбежность, как об этом заявляли большевики.

Фигура Керенского устраивала кадетов и меньшевиков с эсерами как буфер в их коалиции. Кадеты под вывеской министра-председателя из эсеров рассчитывали укрепить свой авторитет в правительстве, а эсеры и меньшевики – удержать начавшее уже падать доверие масс.

Поддерживающие Керенского эсеры и меньшевики смотрели на большевизм пусть как на крайнюю, экстремистскую, но все же органическую часть социал-демократии, революционной демократии. Поэтому удар по ним, приведя к ослаблению социал-демократического лагеря, мог быть отрицательно воспринят ВЦИК Советов.

Но и это не все. Имелось еще одно важное обстоятельство, определявшее сдержанность Керенского, не говоря уже о ВЦИК в июльские дни. Разрушение крайнелевой части революционной демократии, ослабление ее неминуемо должно было привести к укреплению и консолидации правых сил, также неоднородных по своему составу.

Так оно в действительности и произошло. Именно после июльских событий началось возвышение генерала Корнилова, который стараниями помощников Керенского Б. Савинкова и М. Филоненко, вознамерившихся укрепить власть, соединив красный флаг премьер-министра с крепкой генеральской рукой, в 20-х числах июля стал Верховным главнокомандующим.

Корнилов и его окружение выдвигали собственную программу – «Программу трех армий»: армии на фронте, армии в тылу, армии на железных дорогах. Это была программа милитаризации страны, фактически предрешавшая разгром Советов, других революционно-демократических организаций и радикальную перестройку власти – либо с включением в нее политиков правого толка, либо построенную как военная диктатура.

Керенский не мог не знать об этом, так как соответствующая информация поступала к нему по разным каналам, усиливая подозрения и опасения. Если в июле главной представлялась, и в действительности была, левая опасность, то во всяком случае к середине августа главной становится правая угроза.

Но Керенский упорно хотел сохранить позицию центра.

«Мне трудно потому, что я борюсь с большевиками левыми и большевиками правыми, – говорил он, – а от меня требуют, чтобы я опирался на тех или других. Или у меня армия без штаба, или штаб без армии. Я хочу идти посредине, а мне не помогают».

Левые и правые вели ожесточенную борьбу, Керенский пытался гасить ее, а страна стремительно шла к катастрофе.

Как писал один из журналистов того времени: «Вспыхнули тысячи аппетитов. Появились тысячи сепаратизмов. Каждый аппетит заявлял себя суверенным. Всякий требовал, требовал и требовал». В результате ухудшилось все: и экономическое, и политическое, и военное положение. Разочарование, опустошенность, апатия и злоба заполнили души.