От Цезаря до Августа

Но если Луций и Фульвия настаивали, то сам Антоний колебался гораздо сильнее, чем считало общество. Его страх перед консерваторами был еще значителен; он предвидел сильное противодействие со стороны Долабеллы, бывшего его врага; он знал, что народные трибуны — Луций Кассий, Тиберий Каннуций и даже Карфулен, храбрый солдат Цезаря, — объявили себя его противниками;[129] что сам Гирций снова стал колебаться, напуганный хищениями, сделанными Антонием в государственном казначействе;[130] что Фуфий Кален, бывший с некоторого времени в дурных отношениях с Цицероном, написал ему, предлагая примирение.[131] Кроме того, распространился слух, что Брут и Кассий хотели покинуть Италию и поднять восстание в провинциях.[132] Чтобы содействовать возвращению сенаторов в Рим, Антоний постарался расположить к себе Долабеллу и распустил беспокойные слухи. Но скольких из сенаторов удастся ему напугать? Приедет ли Цицерон? Можно ли будет ему рискнуть уничтожить амнистию, т. е. начать гражданскую войну в семь или восемь дней, к приближающемуся первому июня? На это не было ответа. Прежде он, возможно, не поколебался бы совершить это безумство, но теперь, когда он один оказался во главе правительства, среди опасностей, неся ответственность за неожиданно возникшую ситуацию, предоставленный всеобщей критике и ненависти, он чувствовал робость; и в первый, может быть, в первый раз в жизни действовал благоразумно и уравновешенно.

Первые переговоры между Антонием и Октавианом

Обуреваемый этими сомнениями, Антоний получил от Октавиана просьбу о встрече. Антонию нетрудно было бы понять причину свидания, даже если бы молодой человек ничего не сказал о ней. между Ни из чего не следует, что Антоний был склонен возвратить деньги Антонием Цезаря их законному наследнику, и было даже невероятно, чтобы и он серьезно считался с личностью, претензиями и происками молодого человека. Напротив, вероятно, что требования Октавиана вызвали в нем совершенно другую мысль: так как Цезарь назначил его и Децима Брута вторыми наследниками и так как Децим Брут не будет никогда в состоянии защитить свои права, то он должен постараться заставить Октавиана отказаться от его наследства и взять себе его часть.[133] Антоний думал напугать молодого человека, обойтись с ним несколько неучтиво и, когда Октавиан явился во дворец Помпея, начал с того, что заставил его долго ждать; потом наконец приняв его, едва позволил ему произнести несколько слов и грубо прервал, говоря, что он безумец, если в такие годы считает себя способным наследовать Цезарю. Затем Антоний вышел, не дав молодому человеку времени на ответ и оставив его сконфуженным и оскорбленным.[134] Антонию нужно было заняться более важными делами, чем просьбой этого юноши. Дни проходили, наступил конец мая. Антонию наконец удалось привлечь на свою сторону Долабеллу, дав ему значительную сумму, взятую в государственном казначействе, и пообещав добиться продолжения его проконсульства. Хотя все думали, что он заявит свою просьбу сенату 1 июня, он не мог еще выбрать момент, в который нужно было начать решительные действия. В последних числах мая он получил письмо от Брута и Кассия, которые спрашивали его, с какой целью он набрал столько ветеранов; они утверждали, что предлог обеспечить обещанные Цезарем вознаграждения не имел значения, ибо никто из консерваторов не думает их отнимать.[135] Антоний хотел тогда успокоить их и через Гирция и Бальба сообщил им, что после первых заседаний сената он предоставит им провинции, на которые они имели право, но эти провинции не были им названы.[136] В общем, он не решался вступить в открытую войну с убийцами Цезаря, ещё страшась могущества консервативной партии. Однако Цицерон писал Аттику, что, к несчастью, консервативная партия не была уже более тем, чем она была пять лет тому назад, когда с такой смелостью объявила войну Цезарю![137]　

Последние дни мая