От Цезаря до Августа

Тем временем Цицерон, не знавший ничего этого, плыл вдоль берегов Южной Италии, продолжал писать свои сочинения на борту корабля и находился в постоянной трудной борьбе с самим собой. Благоразумно ли он поступил, уехав? Он был полон раскаяний и колебаний, стыдился вернуться с дороги и, боясь сделать дурное, продолжал свой путь. Таким образом, 1 августа он приехал в Сиракузы, а 6 августа — в Левкопетру; но едва он отплыл от Левкопетры, как сильный встречный ветер вынудил его почти тотчас же высадиться на вилле Публия Валерия, одного из своих друзей, и ожидать там перемены погоды. Скоро по всей окрестности, вплоть до Регия, узнали, что Цицерон находится на этой вилле; к нему явились многочисленные граждане, принадлежавшие к той зажиточной буржуазии, которая даже в своем бездействии показывала себя расположенной к партии заговорщиков. Они все приехали из Рима, который покинули 29 или 30 июля, и рассказали Цицерону обо всем, происшедшем после его отъезда: об Обнародовании закона, панике, разговорах о нем, а также об улучшении положения, происшедшем с тех пор. Антоний какое-то мгновение был, казалось, обеспокоен агитацией консерваторов, которую не предвидел в таких больших размерах, а также вмешательством Цизона. Он действительно произнес более примирительную речь, давшую понять, что он готов отдать Бруту и Кассию управлять более важными провинциями вместо поручений по закупке хлеба и намерен искать примирения по вопросу о Галлиях. Брут и Кассий опубликовали тогда эдикт,[244] где заявляли о готовности сложить с себя должности и отправиться в изгнание, если их отъезд необходим для спокойствия республики и для опровержения мнения цезарианцев, поддерживавших закон под тем предлогом, что Брут и Кассий способствуют возникновению новой гражданской войны. Это побудило надежду, и возвратившиеся из Рима жители Регия говорили о ней Цицерону: Антонию дают дурные советы, но он благоразумен, поэтому можно думать, что мир будет сохранен и что Брут и Кассий возвратятся в Рим.[245] Цицерон, однако, получил письма Аттика[246] и решил тотчас же вернуться.

Положение в Риме

Но во время путешествия Цицерона события в Риме приняли оборот, совершенно отличный от того, на какой он рассчитывал. Колебания Антония продолжались недолго, ибо его побуждали к действию не только обычные подстрекательства Фульвии и Луция,[247]но и энтузиазм ветеранов. Последние истолковали lex de permutatione более согласно своим желаниям и интересам, чем согласно намерениям Антония. Они говорили себе, что проконсульство в Галлии, от которого зависит господство в Италии, было лучшей гарантией для цезарианской партии; что, когда эта провинция будет отнята у заговорщиков и отдана цезарианцу, они могут быть спокойны за свои интересы, и отомстить за Цезаря будет легче; что Антоний, верный друг диктатора, выполнит это мщение и восстановит власть победителей при Фарсале и Мунде. Такой порыв энтузиазма должен был сильно увлечь консула, сенат и всех прочих. 1 августа Пизон произнес в сенате яркую речь против Антония и внес свое предложение по поводу Цизальпинской Галлии, но сенат под впечатлением ветеранов выслушал его холодно и удовольствовался тем, что отдал Бруту и Кассию новые провинции, которые были не лучше предшествующих.[248] Одной из этих провинций был Крит, другой, по- видимому, Кирена.[249] Антоний со своей стороны не мог более колебаться; чтобы удовлетворить ветеранов, он должен был вступить в открытую войну с заговорщиками и ответить на великодушные предложения Брута и Кассия письмом и резким эдиктом, упрекая их в желании бросить свои должности и возобновить гражданскую войну. 4 августа Брут и Кассий ответили столь же резкими выпадами: нет, они не готовили гражданскую войну — и не из страха перед Антонием, а единственно из любви к республике.[250] В пылу этих ссор цезарианский дух ветеранов Цезаря так воспрял, что перед Антонием возникли новые трудности. Когда нужно было выбирать народного трибуна на место Цинны, убитого в день похорон Цезаря, у Октавиана, ободренного успехами игр, возникла идея предложить себя кандидатом, несмотря на то что он был патрицием. Антоний воспротивился и отложил выборы.[251] Ветераны, однако, продолжали переживать эти раздоры между Антонием и Октавианом, и некоторые из них, опьяненные принесенными logo de permutatione надеждами, громко говорили, что настало время положить конец этим гибельным несогласиям, что ветераны должны вмешаться и выступить в качестве примирителей. Однажды в первой половине августа Октавиану доложили, что группа солдат направляется к его дому. Его слуги и друзья испугались, поспешно заперли двери; Октавиан поднялся наверх, чтобы, не будучи замеченным толпой, подумать обо всем происходящем. Но толпа громко кричала, приветствуя его, и Октавиан, ободрившись, явился к ней под громкие аплодисменты. Солдаты хотели окончательного примирения между ним и Антонием; и они явились за ним, в то время как другие отправились за Антонием.[252]