Теперь положение было совершенно иное. Все классы и все партии??испытали столько горьких обольщений, перенесли столько лишений, что богатые и бедные, консерваторы и люди народной партии одинаково устали, почувствовали отвращение и недоверие. Социальная и политическая жизнь Италии была совершенно дезорганизована. Хотя вся Италия более чем когда-либо была пропитана консервативным духом, боязнью революций, ненавистью к демагогии, любовью к порядку, все же не было более истинной консервативной партии, а высшие классы тонули в грубом эгоизме, который Аттик выразил в письме к Цицерону следующим образом: «Если республика погибла, то спасем по крайней мере наше имущество».[265]
Но разве с таким подходом не рисковали потерять сразу й республику, и имущество? Никто из молодых людей не осмеливался более ринуться в борьбу с революцией. Молодое поколение не приходило на помощь к старым борцам, число которых уменьшилось, их было недостаточно, чтобы защитить интересы богатых классов. Только немногие, более смелые и энергичные граждане, думали о самозащите, и, хотя это кажется парадоксальным, придуманные этими индивидуалистами при общей дезорганизации их партии проекты часто славились безумной смелостью. Бели Кассий хотел отправиться на завоевание Востока один на нескольких кораблях, то в это же время другой человек, имени которого мы не знаем, замышлял в согласии с несколькими менее беспечными консерваторами нечто гораздо более смелое и трудное, а именно: поднять во что бы то ни стало македонские легионы против их генерала, обвиняя Антония в том, что он был слишком нерадивым и недостаточно верным другом Цезаря. С подобным обвинением обращались не только к друзьям консерваторов, которых было много в числе офицеров этих легионов, но и к самому Октавиану и к его еще более многочисленным друзьям. Первые попытки поссорить Октавиана и Антония не имели успеха, потому что вмешались ветераны, но и Марцелл, и другие знатные друзья его семейства убеждали Октавиана, что, несмотря на примирение, он не должен верить Антонию, а напротив, должен помочь им посеять рознь между войсками слишком дерзкого консула.Народная партия
Но если действия консервативной партии сводились к отдельным интригам, то и в народной партии не было единодушия. На ее стороне, без сомнения, были все симпатии народа, в котором поклонение перед Цезарем и ненависть к его убийцам все возрастали; партию поддерживала также коалиция ветеранов и колонистов Цезаря, интересы которых совпадали — они желали или сохранить то, что они получили от диктатора, или получить то, что последний обещал им. Ветераны громко требовали новых битв, а взамен предлагали своим вождям что угодно, даже власть над империей. Но не было никого, кто без колебания осмелился бы взяться за меч. Никто не мог забыть мартовские иды, когда Цезарь, завоеватель Галлии, основатель стольких колоний, пожизненный диктатор, был зарезан днем своими малодушными друзьями и другими лицами в сенате, бывшими у него в долгу, и никто не осмелился броситься ему на помощь. Никто не мог забыть страшную неразбериху в народной партии после смерти своего вождя, превратившейся в несколько месяцев из господствующей партии империи в сброд бандитов и авантюристов; никто не избежал всеобщего уныния; никто не рассчитывал более, как некогда, что удадутся все завоевания, что долги без труда будут уплачены, что политический и экономический кризис, раздиравший Италию, может когда-нибудь окончиться. Италия недавно отчаянно искала выход из своего положения, но гражданская война только усилила развитие всех бедствий. Страшный удар был нанесен крупной собственности, и многие огромные имения, например, имения Помпея и Лабиена, были конфискованы и разделены. Многие трибуны и солдаты Цезаря, став зажиточными и богатыми,[266]
если не совсем обеднели, то намного сократили свои доходы; средний класс был не менее обременен долгами. В течение некоторого времени над всеми партиями властвовала сильная революционная диктатура, но в одно утро несколькими ударами кинжала она была грубо уничтожена, и состояние римского мира резко ухудшилось. Государство не имело более управления, оно было то в руках Герофила, то в руках Фульвии.??