От Версаля до «Барбароссы». Великое противостояние держав. 1920-е – начало 1940-х гг.

В этом контексте Сталин и произнес свою знаменитую речь перед выпускниками военных академий 5 мая 1941 года. Речь и последовавшие за ней здравицы послужили основой для предположений, будто Сталин готовил Красную армию к агрессии против Германии. Однако это далеко не так. В своей речи Сталин конкретно указал, что если поначалу Германия воевала под лозунгом освобождения от гнета Версаля, то теперь этот лозунг сменился на лозунги захватнической завоевательной войны, и они не приведут ее к победе. Он привел ряд прогнозов дальнейшего развития событий. По мысли Сталина, Германия может потерпеть поражение, если будет сражаться на двух фронтах, как это было в Первой мировой войне; основной военный и экономический потенциал Германии уже исчерпан, и дальнейший исход борьбы определят США и СССР, у которых есть лучшая техника; в германской армии появилось самодовольство и зазнайство, а это прямой путь к катастрофе. В заключение Сталин во время провозглашения одного из тостов сказал, что Красной армии необходимо перейти от обороны к «военной политике наступательных действий» и перестроить пропаганду, агитацию, печать, все воспитание «в наступательном духе».

Таким образом, речь шла о перестройке общественного сознания. После августа 1939 года, когда Гитлер из злейшего врага превратился в «злейшего друга», в общественном сознании были сумбур и сумятица. Эта речь Сталина была предназначена для того, чтобы эти «сумбур и сумятицу» убрать и ввиду все более очевидного и неизбежного нападения Германии показать, кто есть настоящий враг. Кроме этого, Сталин хотел показать, что «не так страшен черт, как его малюют», и что немецкая армия не так уж непобедима. Тем более если будет воевать на два фронта. Это было вызвано необходимостью противостоять росту слухов о плохой подготовленности Красной армии. Многочисленные разведывательные донесения предупреждали: «немецкая военщина упоена своими успехами»; превосходство немецких механизированных войск означает, что оккупация страны вплоть до Москвы и Урала «не представит серьезных трудностей»[1869].

Когда в начале июня нарком обороны С. К. Тимошенко, ссылаясь на сталинскую речь, пытался доложить ему соображения оперативного характера, Сталин откровенно ответил ему: «Это я сказал для народа, надо повысить его бдительность, а вы должны понимать, что Германия никогда не пойдет одна воевать с Россией. Если вы будете на границе дразнить немцев, двигать войска без нашего разрешения, тогда головы полетят, имейте в виду»[1870].

Ощущение, что один неверный шаг, будь то военная провокация или дипломатический промах, может вызвать войну, привело Сталина к чрезмерной осторожности. Это мешало работе разведки тем больше, чем ближе приближалась война. В каждом советском посольстве соблюдались полученные из Москвы соответствующие инструкции, в соответствии с которыми информация тщательно фильтровалась и подстраивалась под указания сверху.

Даже те сообщения разведки, которые с позиций сегодняшнего дня кажутся наиболее убедительными, при тогдашнем настроении советского руководства можно толковать двояко. Советский военный атташе в Бухаресте узнал от своего информатора, что тщательная подготовка к кампании завершена, и начала войны ожидают в июле. Он был уверен: если война не начнется в 1941 году, это можно считать «чудом». Однако затем он допускал предположение, будто Гитлер ведет «какую-то совершенно утонченную игру». Сообщение о том, что «нет ни одного человека, который имел хотя бы малейшее сомнение в немедленной победе над СССР», можно рассматривать как элемент войны нервов. Такое толкование подкреплялось утверждением, что в Берлине отдают себе отчет в том, что оккупация может повлечь за собой катастрофический развал советской экономики, и ее восстановление поставит «немецкое управление перед самой тяжелой задачей»[1871].

В Спецсообщении от 31 мая генерал Голиков пересмотрел свои прежние выводы о приоритетах Германии после балканской кампании. Задачи, осуществляемые германским верховным командованием, шли в следующем порядке: 1) восстановление западных группировок войск для борьбы с Англией; 2) наращивание сил против СССР; 3) укрепление резервов верховного командования.

Было сильно преувеличено число дивизий, предназначенных для вторжения в Англию: 122–126, в сравнении со 120–122 дивизиями, развернутыми против Советского Союза, тогда как 44–48 оставались в резерве. Формирование новых немецких соединений не было секретом для советской разведки. Однако допущенная ошибка с определением количества дивизий вермахта не позволяла объективно оценить военную мощь вероятного противника. Подсчет сил вермахта шел от достигнутого: новые немецкие дивизии приплюсовывались к старым, в том числе и к тем, которые существовали только в разведывательных сводках. Завышалось не только число дивизий, но и количество имевшейся у немцев боевой техники. К тому же не учитывалось, что личный состав дивизий, развернутых против Англии, не шел ни в какое сравнение с частями вермахта, сосредоточенными на границе с СССР.