От Византии до Орды. История Руси и русского Слова

Уместно здесь, забегая вперед, сказать хотя бы совсем коротко об очень существенном значении „иранского компонента“ в истории Руси (культура Ирана была воспринята русскими главным образом через посредство Хорезма и, конечно, Хазарского каганата). Так, из шести главных богов языческого пантеона Руси (они названы в летописи в следующем порядке: Перун, Хорс, Дажьбог, Стрибог, Симаргл, Мокошь) по меньшей мере два — Хорс и Симаргл — заведомо иранского „происхождения“, притом Хорс, бог Солнца, был центральным объектом поклонения в домусульманском (то есть до середины VIII века) Хорезме. Вместе с тем Хорс предстает на Руси даже в созданном много позднее, в конце XII века, „Слове о полку Игореве“ („Всеслав князь… великому Хосрови волком путь прерыскаше“). С Хорсом связано такое существеннейшее русское слово, как „хороший“; влиятельный филолог В. Н. Топоров утверждает, что „эта связь представляется несомненной“[280].

Иранские „влияния“ шли на Русь в разные времена и различными дорогами, но, очевидно, наиболее существен тот факт, что в начале IX века часть хорезмийцев, находившихся до этого времени в Хазарском каганате, переселилась, вернее, эмигрировала на Русь (о чем еще будет речь), и поскольку эти переселенцы были носителями очень высокой культуры (и духовной, и материальной) Хорезма, они смогли оказать весьма значительное воздействие на жизнь Руси[281], — в определенных отношениях более значительное, чем, скажем, норманны-варяги, культура и цивилизованность которых (кроме навыков военно-торгового мореплавания) отнюдь не превосходили русскую; характерно, что Русь, в частности, не восприняла скандинавских богов, а как раз напротив — варяги стали поклоняться восточнославянским божествам, в том числе и „пришедшим“ из Хорезма.

И без осознания существенной роли хорезмийцев в ранней истории Руси мы многого не сможем понять. Именно поэтому поистине необходимо пристально вглядываться в давнюю историю столь, казалось бы, далекого от Руси Хорезма…

С. П. Толстов замечательно сказал о существеннейшем изъяне историографии Руси: „…к сожалению, условная граница Европы и Азии, не имеющая ни географического, ни исторического, ни этнографического значения, как-то довлеет (правильнее будет выразиться „тяготеет“, ибо „довлеть“ — значит „удовлетворять“. — В. К.) над нашими умами. Нижнее Поволжье кажется нам лишь каким-то глубоким Hinterland'oM (нем. „тыл“. — В. К.) Причерноморья и Европы, за которым лежит таинственная и дикая… степная Азия. Мы забываем, что в нескольких сотнях километров от устьев Волги лежат страны древней среднеазиатской цивилизации… что Каспийское море и степи Устюрта (плато между Каспием и Аралом. — В. К.) с древнейших времен были оживленными путями экономических и политических связей, игравших огромную роль в историческом прошлом народов… Восточной Европы. В нашей литературе, за редкими исключениями (к которым надо отнести замечательные работы В. В. Бартольда и его продолжателя А. Ю. Якубовского), Средняя Азия и Восточная Европа как бы повернуты друг к другу — где-то на Волге — спинами: одна глядит лицом на юг, в арабско-иранский мир, другая — на юго-запад, в мир византийский. Историки византиноведы и Русисты, с одной стороны, и ориенталисты — с другой, еще не составляют по-настоящему сомкнутого фронта…“[282]

Эта „программа“ понимания истории вливается в евразийскую концепцию развития Руси и, в дальнейшем, России — концепцию, составляющую наиболее глубокую и плодотворную основу русской историософии. Без понимания изначального единства истории западной и восточной, азиатской частей Евразии невозможно понимание самой судьбы России… И С. П. Толстов в целом ряде отношений осуществил выдвинутую им программу преодоления несостоятельного „разрыва“ двух регионов, которые в реальной истории пребывают в достаточно тесной взаимосвязи.

К VIII веку Хорезм представлял собой государство с исключительно высокой цивилизацией и культурой. Военное дело и торговля, строительство и разнообразнейшие ремесла, достижения ирригации, которая, помимо прочего, мощно стимулировала развитие естественных наук и многогранное собственно культурное творчество — все это находилось на высшем для тогдашнего мира уровне. Вполне закономерно, например, что родившийся около 783 года в Хорезме, а около 820 года переехавший в столицу Арабского халифата, Багдад, ученый-энциклопедист Мухаммад ал-Хорезми был крупнейшим деятелем тогдашней мировой науки. Правитель Хорезма являлся единственным в регионе носителем высшего титула „шах“ („хорезмшах“).