От войны до войны

– Дикон, Рокэ Алва совершенно ясно дал понять: тот, кто тронет его оруженосца, будет иметь дело с ним. Ты перестал быть Ричардом Окделлом – сыном Эгмонта Окделла, Повелителем Скал и надеждой Людей Чести. Ты стал оруженосцем Рокэ Алвы. Рокэ Алва отдаст твои долги своим золотом и прикончит твоих обидчиков своей шпагой. Ты ездишь на его морисках, носишь его кольца, напиваешься вместе с Вороном и его приятелями, именно приятелями, потому что друзей у этого человека нет и быть не может. Да, оруженосец обязан носить цвета своего эра, но ты можешь не брать ничего, кроме положенного по закону!

– Я… Маршал не хочет, чтобы я выглядел провинциалом…

– Рокэ Алва умнее, чем я думал, – вздохнул кансилльер. – Он обыграл и меня, и твоего отца, и Катарину Ариго.

– Кат… Ее Величество весьма ценит монсеньора.

– Ты очень правильно сказал, Дикон. Ее Величество королева весьма ценит Первого маршала, но Катарина Ариго боится Рокэ Алву.

Кансилльер ошибается, Катари любит Рокэ, но ее мучают его насмешки и его поступки. Святой Алан, да если бы она не любила, она не сжала бы ему руку!.. Это вышло само собой – Рокэ вернулся с войны, она дала волю чувствам. Конечно, она не станет об этом говорить ни Штанцлеру, ни кому другому, но это так.

– Я вижу, ты со мной не согласен, и все же тебе следует знать, что Катарина Ариго была весьма привязана к Эгмонту. Она боится за тебя, потому что, как никто другой, знает, что такое Рокэ Алва. В этом человеке нет ни любви, ни жалости. Он даже не ненавидит. Рокэ Алва пуст внутри, и эту пустоту он заполняет огнем, в котором сгорело немало чужих судеб.

Возможно, он не так уж и виноват. Волк не виновен в том, что родился волком, а не оленем и не голубем. И все равно волка следует убить, хоть он и красив, и дерзок, и смел. Ты знаешь, что у Рокэ было два старших брата?

– Ну…

– Сейчас об этом забыли. Старший сын герцога Алваро ни лицом, ни нравом не походил на отца и брата, это был мягкий юноша, искренне верующий, не способный к убийству. По закону он должен был получить герцогскую корону, но что для кэналлийцев закон?

Алваро пожелал видеть хозяином Кэналлоа младшего, наследовавшего все таланты Алва, и не оправдавшие отцовских надежд сыновья умерли при странных обстоятельствах. Остался Рокэ. Отец натаскивал его, как мориски натаскивают боевых леопардов. Его отучили любить, жалеть, сострадать. Да, Ворон – лучший боец Талигойи и, подозреваю, всех Золотых земель, да, он великий полководец, да, он служит Талигу и Олларии, но у него нет души. Рокэ Алва болен пустотой и скукой, а ты этой болезнью любуешься.

– Эр не виноват в смерти братьев!

– Не виноват, – подтвердил кансилльер, – ни в смерти братьев, ни в том, что рано потерял мать, ни в том, что родился в опозоренной семье. Его еще могла спасти любовь, но не спасла… И в этом Рокэ Алва тоже не виноват, но мы говорим не о нем, а о тебе.

Твой отец понимал, что сила не может быть красивой, если она не несет добра, а ты подражаешь человеку, который смеется, когда убивает. Самым страшным для Эгмонта было бы узнать, что его сын превратился в непобедимое чудовище, хотя непобедимым тебе не стать.

Ты всегда будешь в тени Рокэ Алвы, ты можешь перенять его равнодушие и его презрение к тем, кто слабее, но полководцем надо родиться, а воином… Он тебя все еще учит?

– Да.

– Ты сможешь его победить в поединке?

Дик молча покачал головой.

– Вот видишь. Когда Леворукому продают душу, он в обмен дает то, что у него просят – красоту, власть, богатство, славу. Ты отдашь душу Рокэ, но получишь только пустоту. Ты слабее, так не пытайся с ним сравняться и останься человеком. Хотя бы ради Ее Величества и в память об отце.

3

– Ваше пристрастие к неожиданностям меня доконает, – Сильвестр с укоризной взглянул на развалившегося в кресле Рокэ, – неужели нельзя было сказать про письма? Я уж не говорю о том, что по горячему следу можно было выяснить, кто их написал. При всей моей любви к Ариго они не столь безмозглы, чтоб оставлять в доме такую улику.

– Они и не оставляли. – Рокэ отхлебнул вина.

– То есть? – подался вперед кардинал.

– Письма написал я, – сообщил Рокэ Алва. – Это было нетрудно. Свой почерк я знаю. Ваш, слава Леворукому, тоже…

Кардинал промолчал, разглядывая смаковавшего вино красавца в черно-белой перевязи. Какой регент, раздери его закатные твари, какой изумительный регент, а еще лучше – король! Но нацепить на упрямца корону потруднее, чем содрать ее с Фердинанда.

– Вижу, Ваше Высокопреосвященство, вы несколько удивлены, – Рокэ поставил бокал на инкрустированный столик. – Прошу, однако, заметить – я не произнес ни одного лживого слова.

– О да, – кивнул кардинал, – вы предоставили делать выводы другим. Надо полагать, вы узнали об открытом листе от Авнира?

– О нет, – покачал головой Алва. – Епископ не сказал ничего интересного. Назовем кошку кошкой, покойник был удивительно глуп… Килеан, впрочем, тоже, но, будь у него на руках эта бумажка, он не преминул бы ею потрясти. Нет, тогда ее не было, письмо сочинили задним числом.

– Я так и подумал, но меня смутил заготовленный вами ответ.