От Волги до Веймара

Мы беседовали с немецкими солдатами и впервые устроили большие митинги; под Смелой мы собрали около 1200 военнопленных. Из бесед выяснилось, что о Национальном комитете знали больше солдат и офицеров, нежели мы предполагали. 59 процентов опрошенных мною пленных подтвердили, что им еще до плена было известно о существовании Национального комитета. Однако цели и задачи Национального комитета им не были известны. Поэтому после боев под Корсунь-Шевченковским мы, кроме листовок местного назначения, касавшихся обстановки на определенном участке советско-германского фронта, стали все чаще сбрасывать листовки с Манифестом, а позднее и с текстом 25 условий окончания войны.

В то самое время, когда мы стояли перед бесконечными штабелями трупов на этом поле боя, когда оставшиеся на поле беспомощные раненые, если их не подобрали советские санитарки, умирали, покинутые своими товарищами, генералы Гилле и Либ лгали, выдавая гибель своих дивизий за «победу в прорыве». Их наградили высшими нацистскими орденами. Однако генерал Штемерман, «павший в боях с врагом», не был посмертно награжден. Да и обстоятельства его смерти до сих пор не выяснены окончательно. Некоторые его радиограммы позволяют сделать вывод, что он скептически оценивал мероприятия верховного командования; так, в радиограмме, посланной вечером 16 февраля, говорилось: «Группа Штемермана может прорвать фронт противника на своем участке, но не сумеет форсировать второй прорыв сквозь позиции противника в расположении III танкового корпуса». Иными словами, Штемерман добивался ясности, спрашивал, что его ожидает под Лысянкой: новые бои с превосходящими советскими силами или встреча с деблокирующими немецкими частями. Ему так и не дали определенного ответа, он получил категорический приказ Манштейна: «Пароль „свобода“, цель Лысянка, 23 часа».

Сведения, полученные при опросе пленных, позволяют с достаточным основанием предполагать, что на последней стадии боев, при попытке прорыва, генерал Штемерман уже не командовал операциями; группенфюрер СС Гилле заподозрил, что генерал намерен капитулировать, арестовал его и приказал расстрелять.

Трагедия в Бабьем Яре

В середине марта закончился первый период моей деятельности на фронте, и я вернулся в Москву через Киев. В столице Украины я жил на квартире у майора Рубана в качестве его гостя; о нас заботилась его мать. Киев все еще лежал в развалинах, но воля к жизни мужественных его обитателей была непоколебима. С невообразимой энергией они восстанавливали заводские цеха, школы и жилые дома и возобновили промышленное производство.

Здесь, в Киеве, я впервые узнал подробности о Бабьем Яре, о том, как совершалось чудовищное, систематическое массовое уничтожение людей. 195 000 граждан Киева, мужчины и женщины, дети и старики, пали жертвой неистовства фашистов; почти все они в страшных оврагах Бабьего Яра были пристрелены, брошены в ямы, задушены, сожжены. Просто невозможно представить себе, осознать все то, что происходило в Бабьем Яре. Зрелище ада, созданное фантазией Иеронима Босха, блекнет по сравнению с картиной злодеяний фашистов. То, что я там услышал от родственников невинных людей, ставших жертвами фашистской машины уничтожения, подтверждало справедливость каждого слова в Манифесте нашего Национального комитета, который требовал, чтобы состоялся «справедливый, беспощадный суд над военными преступниками, их подстрекателями, их покровителями и пособниками, над теми, кто осквернил, опозорил Германию…»

Однако перед судом предстали лишь немногие преступники, несущие ответственность за массовые убийства в Бабьем Яре, в том числе Эрих Кох, рейхскомиссар Украины. Остальные так до сей поры и не понесли наказания за свою вину.

Десять месяцев на 1-м Украинском фронте

После того как первый итог нашей деятельности был в Луневе обсужден и проанализирован, а фронтовые уполномоченные обменялись опытом, я 14 апреля снова выехал к сражающимся частям, на этот раз на 1-й Украинский фронт; там я находился до февраля 1945 года. Я работал в тесном контакте с подполковником Дубровицким, майором Щукиным, старшим лейтенантом Шпитгсном, старшим лейтенантом Нейдорфом и вместе со своими товарищами Рут Штольц и Гансом Госсенсом. На этом же боевом участке фронтовыми доверенными лицами Национального комитета были майор Эрвин Энгельбрехт, ефрейтор Руди Шольц, лейтенант д-р Абель и лейтенант Гейнц Шмидт.

Перед 1-м Украинским фронтом была поставлена задача освободить Западную Украину и с началом летнего наступления пробиться к Висле. В середине января 1945 года соединения фронта перешли в наступление с плацдарма у Сандомира в направлении Кракова, через десять дней достигли Одера, окружили Бреславль{83}, пересекли заградительную полосу по Одеру, Бобру и Нейсе и продвинулись к Эльбе. 4-я танковая армия 1-го Украинского фронта образовала ударный клин, и именно ее части вышли к Торгау, где состоялась знаменательная встреча с американской армией.