От всего сердца

Если бы она упала, было бы больно. Падение с такой высоты нанесло урон бы даже вампиру в син-броне.

Если она упадет, я должна буду поймать ее.

Бестата отпрыгнула назад, расправив руки как крылья, превращая падение в прыжок. Ее правый меч упал на землю. Пока она летела, она выбросила правую руку над головой, и как только ее тело начало падать, она ухватилась рукой за другую колонну и вцепилась в нее.

Толпа закричала, Дом Меер торжествовал, а делегация Суркара была возмущена.

— Он ударил ее, он ударил ее прямо в грудь! Все кончено! — взвыл кто-то из секции отрокаров.

— Ни одна ее часть не коснулась земли! — закричал Дом Меер в ответ.

Отрокар-ветеран на последней платформе поднял второй мешок, прицелился и бросил его. Бестата согнула руку и прыгнула прямо вверх, на колонну. Мешок ударился о камень, на волосок не задев ее.

Бестата рванула вперед, прыгнув с нечеловеческой грацией.

Ветеран зарычал, схватился за веревку последнего мешка и дернул ее вниз. Верхушка шеста треснула. Он поймал его, стащил с нее веревку, сорвал мешок и взмахнул веревкой, как лассо.

Бестата добралась почти до последнего столба.

— Мошенник! — прошипела я в наушник.

— Должен ли я остановить это? — спросил Гастон.

— Нет, — прорычала я.

— Давайте посмотрим, чем закончится, — сказал Шон.

Отрокар метнул лассо. Бестата, как танцор, крутанулась на одной ноге, и с потрясающей точностью перерезала веревку. Прежде чем толпа поняла, что произошло. Она подскочила к последней колонне и сняла повязку с глаз.

Дом Меер, приветствуя кандидатку, вскочил на ноги. Карат встала, подняла руки над головой и захлопала в ладоши. Рядом с ней Дагоркун уставился на Суркара, вытянул правую руку ладонью к полу и опустил ее, будто нажимая на невидимый рычаг. Этот жест Орды обычно предназначался для молодых людей и подчиненных, которые позорили окружающих. Он означал: «Все кончено, и что бы ты ни сказал, этого не исправить».

Суркар сжал кулак и ударил им по стулу.

Ветеран закричал, выплескивая свою ярость. Бестата указала на него своим мечом и жестом указала ему вперед. Он направился к краю платформы. О нет, даже не мечтай. Я вытащила усик гостиницы. Он обхватил его за талию и вернул обратно в секцию отрокаров.

Потребовалось еще пять минут, чтобы вернуть арену в прежнее состояние и заставить всех успокоиться, и занять свои места. Наконец, сцена вернулась, и я остановила прожектор на гахеях. Никати отправился на сцену. В руках он держал струнный инструмент, что-то среднее между лютней и цитрой.

Прекрасно. Надеюсь, это будет элегантно и нежно, чтобы все успокоились и отдышались.

— Я только учусь музыке, — сказал Никати. — Пожалуйста, простите меня за то, если я сегодня оскорблю вас своим низким мастерством. Я был готов сыграть одну из наших классических песен, древнюю мелодию, которую многие до меня играли виртуозно, на что я могу лишь только надеяться в будущем. Но у меня было вдохновение. Сегодня я сыграю вам новую мелодию, которую вы никогда раньше не слышали. Я посвящаю ее леди Бестате.

Бестата вздрогнула на своем месте. Косандион сел прямее.

Никати сделал паузу, держа инструмент левой рукой, правая же зависла над струнами, и он заиграл. Оглушительная, пронзительная нота пронеслась по арене и превратилась в быстрый сложный аккорд, такой громкий, что он завибрировал у меня в груди.

О, черт.

Музыка взревела на арене, яростная, быстрая, стремящаяся, сражающаяся, отступающая и возвращающаяся еще громче, красивая и смертоносная, как рыцарь-вампирша, размахивающая своим клинком. Она нарастала и нарастала, пока я не могла больше выдерживать давление, и, наконец, восторжествовала, вылившись в душераздирающее крещендо, настолько трогательное и глубокое, что не было слов описать это.

Последние звуки, затихая, замерли. Мои щеки были мокрыми от непокорных слез. На арене воцарилась полная тишина, будто все мы сговорились оплакивать окончание песни. Бестата выглядела потрясенной. Ее глаза были широко открыты, лицо бледное, руки сжимали меч, словно это был спасательный круг. Никати поклонился ей.

Я бы никогда такого не забыла.

Принц Гахеи отправился на свое место.

— Потрясающе! — прогремел Гастон. — Где еще во всей галактике нас бы так развлекали? Друзья, когда мы состаримся, мы поразим наших потомков легендой этого дня.

Я должна была срочно заняться своей работой. Я вытерла лицо рукавом. Я не была ни спокойна, ни умиротворена. Я чувствовала себя беспокойной и расстроенной, словно у меня отняли что-то драгоценное, и я должна была вернуть это. Эмоции от песни все еще бурлили во мне, и мне хотелось ударить по чему-нибудь, чтобы выпустить тревожность.

— Пожалуйста, поприветствуйте нашего следующего кандидата, — прогремел голос Гастона.