От всего сердца

Шон расположился рядом со Святым Экклезиархом. По-видимому, пожилой мужчина специально потребовал его присутствия. Его Святейшество все еще притворялся дряхлым. В данный момент он забыл про это, поскольку они с Первым Ученым были вовлечены в оживленную дискуссию, и он размахивал руками с энергией человека вдвое моложе его.

Шон посмотрел на меня. Для всех остальных выражение его лица было нейтральным, но я знала его лучше. Это был его многострадальный взгляд.

Одна из помощниц Куки, миниатюрная торговка с соболиным мехом и ярко-зелеными глазами, прыгала вверх-вниз в секции наблюдателей, махая мне маленькими лапками. Она могла бы просто попросить позвонить, но она этого не сделала, что означало, что она хотела сказать мне что-то лично. Я расширила узкий мост до секции наблюдателей, шириной едва ли в фут. Человек прошел бы по нему с осторожностью. Маленькие лисы могли пронестись по нему, как по твердой земле. Она подбежала ко мне, сунула в руку листок бумаги и бросилась назад.

Я убрала мост и посмотрела листок. На нем изящным почерком Калдении было написано: «Жизненно важно, чтобы В вышла последней, а олух прямо перед ней. Пожалуйста, побалуй меня».

Я взглянула на Калдению. Ее Милость кивнула мне.

Теперь она передавала мне записки, словно мы сидели в классе и должны были прятаться от учителя.

Я осмотрела секции. Суркар, одетый в длинный плащ, сидел в первом ряду, в центре секции отрокаров. Нетипичная одежда для отрокаров, если только не зимой. Леди Вексин была на своем ожидаемом месте, с головы до ног закутанная в сверкающую золотистую ткань.

Что задумала Калдения? Что бы это ни было, порядок конкурсантов не имел для меня особого значения. Мы должны были сделать перерыв между кандидатами 5 и 6, где Бестата должна была быть кандидатом 6, потому что Тони сказал мне, что ее выступление требует некоторой настройки. Не было ничего плохого в том, чтобы позволить Суркару идти предпоследним, а леди Вексин — за ним. Если случится что-нибудь странное, мы с Шоном справимся с этим.

Я постучала по своему наушнику.

— Время начинать.

— Итак, поприветствуем нашего первого кандидата! — прогремел Гастон и ушел со сцены, драматично погрузившись в нее.

Я включила прожектор с белым светом и остановила его на «Команде Улыбок». От края их секции к сцене образовался проход. Амфи встала. На ней было серебряное платье, украшенное бледно-золотыми цветами, которые струились по ее телу, как сверкающий поток. Узкая лента зеленого цвета была вплетена в ее волосы — дань костюму Косандиона во время его свидания с Цианид.

Амфи прошла по помосту, пересекла сцену и встала в центре. Медленная мелодия заполнила арену, сначала тихая, но становящаяся все громче. Амфи открыла рот и запела, ее голос прорывался сквозь музыку.

Позади нее из-за края сцены появилась светящаяся виноградная лоза с двумя побегами, изумрудным и серебряным. Они переплелись друг с другом, закручиваясь спиралью, обрастая листьями, прорастая бутонами, ветвясь и скручиваясь, словно подпитываемые ее песней.

Супер тонко. Оставалось только закончить неоновой вывеской, на которой были бы сидящие дереве силуэты, Косандион и Амфи, с подписью «ц-е-л-у-ю-т-с-я». Вчера Гастон и Тони репетировали с кандидатами, и теперь я поняла, почему Тони после этого назвал ее простушкой.

Песня достигла крещендо. Амфи взяла последнюю звонкую ноту и замолчала. Виноградная лоза позади нее расцвела золотыми цветами.

— Прелестно, — сказал Косандион.

Комплимент прозвучал искренне. Возможно, со всеми конфликтами и кризисами, которые ему приходилось разрешать, воспитание ребенка с Амфи начинало выглядеть привлекательным. Она явно обожала его, они оба были из Доминиона, и это обещало быть несложным.

Арена разразилась аплодисментами, и снова появился Гастон, чтобы сердечно сопроводить Амфи обратно на ее место.

Я снова включила свет, и следующим был Прайсен Ол. Он спустился, одетый в новую синюю мантию, выглядя скромным и красивым.

Он прочистил горло и объявил.

— Я сочинил стихотворение, чтобы отпраздновать это событие, которое случается раз в жизни. Я смиренно предлагаю его вам.

Он глубоко вздохнул и начал.

— Тьма огромна. Вселенная холодна…

Стихотворение длилось пять минут. Оно было прекрасно, и рассказывало о том, что каждая звезда была для кого-то солнцем. В конце концов, Святой Экклезиарх прослезился, а Первый Ученый положил крыло ему на грудь над сердцем, чтобы тот успокоился.

Следующим был Оунд. Он исполнил танец, и к концу мне понадобился момент от сенсорной перегрузки.

Цианид спела песню своего народа, которая была длинной и очень воющей. Делегация хиггр настолько прониклась, что присоединилась к концу.

— Я не могу этого вынести, — прошептал Шон в мой наушник. — Это как комната, полная кошек, которых медленно душат.

— Будь милым.

— Она искусная ткачиха. Почему она ничего не соткала?