От Второго Иерусалима к Третьему Риму. Символы Священного Царства. Генезис идеократической парадигмы русской культуры в XI–XIII веках.

Именно эта ветхозаветная традиция нашла себе яркое воплощение в программе рельефов Дмитровского собора во Владимире-на-Клязьме, строившегося как храм-реликварий для святынь, связанных с именем св. Дмитрия Солунского, и который являлся домовой церковью князя Всеволода Юрьевича, действительно не чуждого царских амбиций. Об этом мы будем говорить ниже. Здесь же только отметим, что, согласно традиции, идущей от императора Диоклетиана, христианские императоры Ромейской империи назывались автократорами и имели в качестве соправителей царей-василевсов. Василевсы управляли определенными областями империи. Затем этот титул стал раздаваться сопредельным властителям. Например, титул василевса получил князь болгарский Борис, в крещении Михаил. Ряд отечественных исследователей обоснованно считает, как мы указывали выше, что василевсами были и некоторые великие князья на Руси. Креститель Руси князь Владимир был женат на ромейской принцессе Анне и имел право на этот титул. Неслучайно более поздние летописные источники называют его царем. Владимир Мономах был сыном ромейской принцессы и великого князя Всеволода. Предание о «Мономаховых дарах» однозначно говорит в пользу того, что и он был признан василевсом ромейскими императорами. Это политическое наследие, до поры не актуализированное средневековой русской общественной мыслью, стало тем кумулятивным зарядом, который и выстрелил в тот момент, когда пала под ударами крестоносцев столица автократора – Константинополь. И уже василевсы православных народов стали вполне законно, по понятиям средневековья, претендовать на полноценное автократическое наследие.

Несомненно, при постижении социально-политических процессов в Северо-Восточной Руси, начавшихся с середины XII века, одним из несомненных и важных аспектов станет факт глубокого постижения Русью византийской культуры. Важнейшее место в вопросе восприятия византийского наследия должно было быть исследование усвоения того идейного багажа, который византийская культура пестовала и расширяла со времен Юстиниановой новеллы. Более чем вероятно, что с трудами этого императора по вопросам государственного и церковного строительства, догматического богословия русские люди раннего средневековья в том или ином объеме, прямо или опосредовано были знакомы. Это предположение тем более вероятно, что труды Юстиниана в самой Византии воспринимались как фундаментальные, лежащие в основании государственного строительства, взаимоотношения царства и церкви. Иными словами, эти труды, выражаясь языком современной науки, стали по сути своей культурообразующими. Одновременно мы видим, что византийская властная парадигма находила на русской почве особенно благоприятные условия, которые не имела и в Империи. Но мы были бы далеки от истины, если бы не отметили, что далеко не только единодержавие Рюриковичей определяло особенности нарождающейся русской цивилизации, ставшей не наследницей Византии в полном смысле слова, но унаследовав от Империи вселенскую историческую миссию – быть государственным ковчегом главной святыни – веры. На Руси именно «святость была национальным идеалом, и это сильно отразилось на всей нашей истории… Святая Русь – это уникальный цивилизационный проект со своей миссией… «Святая Русь», – писал академик Д.С. Лихачев, – это прежде всего святыни Русской Земли в их соборности, в их целом. Это ее монастыри, церкви, священство, иконы, священные сосуды, праведники, святые события истории Руси. Все это как бы объединялось в понятии Святая Русь, освобождаясь от всего греховного, выделялось в нечто неземное и очищенное, получало существование и внеземного, реального и было бессмертным»[74] [74].

Именно это особое мироощущение нашло себе отражение в «Слове о погибели земли Русской». Именно оно предопределило своеобразие Руси и особенности ее рецепции византийского наследия как в киевский, так и во владимирский и московский исторические периоды.

Из законов императора Юстиниана, относящихся к религиозной сфере, выводились общие принципы теоретического характера, которые обуславливали взаимоотношения между basileia и sacerdotium не только в Ромейской империи, но и в государствах византийского культурно-исторического круга. «В самом управлении империей Юстиниан преследовал две основные цели: 1) восстановление и продолжение древней императорской власти “избранной римской расы” и 2) достижения единства Церкви и государства. Общий девиз внешней и внутренней политики Юстиниана был: “Одно государство, один закон и одна Церковь”»[75] [75]. Один народ, одна Церковь, один Царь – вот политический идеал Византии, ставший формообразующей идеей для русской государственности в период кризиса, связанного с монгольским нашествием, и во время выхода из этого кризиса к единодержавной власти московских великих князей.