От Второго Иерусалима к Третьему Риму. Символы Священного Царства. Генезис идеократической парадигмы русской культуры в XI–XIII веках.

Византийцы считали, что до конца времен империя останется с центром в Константинополе. Но события начала XIII века поколебали в них уверенность в этом. Мифологема ожила и дала свои национальные всходы во многих европейских державах того периода. Ощущение того, что корабль вечной империи двинулся с берегов Босфора к северу на Руси, впервые было осознано в Галицком княжестве древнерусского политико-культурного пространства. Но почему при всех равных условиях именно Москва, как наследница Владимира, стала Третьим Римом, а не Киев или Галич? Размышления над этим феноменом приводят нас к убеждению, что максимализм православной идеи требует сильного государства по критериям внутренней сплоченности, политической мощи, определяемым единовластием. Главный принцип православной государственности – симфония властей, симфония Церкви и Царства – требует того, чтобы государство было равнозначным партнером Церкви в ее экклезиастическом дерзании. А это партнерство по-своему двух абсолютных институтов – власти мирской и власти духовной – осуществимо только при единодержавной власти монарха. Слабое, «минимальное» государство, являющееся идеалом поздней по времени своего идейного оформления западной либеральной традиции, неизбежно превращается в служанку аристократических социальных групп, имеющих силу либо диктовать свою групповую волю государственной власти, либо просто покупать ее, если речь идет об олигархии. Чтобы идти по пути наибольшего сопротивления, против интересов сильных социальных страт, государство само должно быть сильным и централизованным, стоящим над противоборствующими общественными силами и интересами. Это важное наследие византийской политической мысли было в полной мере усвоено еще крестителем Руси, князем Владимиром, и его потомком, Владимиром Мономахом. А после периода раздробленности и феодальных войн – дедом Александра Невского, князем Всеволодом Большое гнездо и им самим. И источником своим эта политическая парадигма имела идею симфонии властей, сформулированную в VI веке императором Юстинианом. В знаменитой 6-й новелле Юстинианова Кодекса провозглашалось, что величайшие дары Божии, данные людям высшим человеколюбием, – это священство и царство. Первое служит делам божеским, второе заботится о делах человеческих. Оба происходят из одного источника и украшают человеческую жизнь. Поэтому цари ревнуют о благочестии духовенства, которое, со своей стороны, постоянно возносит свои молитвы о них Богу. Когда священство бесспорно, а царство пользуется законной властью, между ними будет доброе согласие – симфония верховной власти.

Отечественных исследователей давно интересует вопрос об особенном характере власти князей в домонгольской Руси. «Недаром в некоторых летописных сводах они именуются самодержцами. Никакого самодержавия ни в киевские, ни в удельные времена наука не признает, но она издавна обращала внимание на отсутствие общественных сил, оспаривавших у князей власть или инициативу. На протяжении всей тысячи лет не видим ничего похожего на общественность в том смысле, в каком она существовала на Западе: ни феодальных сеймов, ни городских общин, ни даже дворянской фронды. Дворянство, городское сословие, самые города – суть создания государственной власти… Исследование А.Е. Преснякова о княжеском праве в древней Руси обнаружило в нем источник всех институций – военных, административных, экономических и социальных. Даже знаменитые вечевые порядки представляются результатом княжеской политики. Все, что было “общественного” – вроде крестьянского самоуправления, земских соборов, пореформенных земств, – обязано своим бытием государственному законодательству»[72] [72].

Далеко не случайно особенно востребованным на Руси со времен Владимира Мономаха оказалось наследие византийской мысли, связанное с образом «государя-священника». В своей книге «Император и священник» французский востоковед Жильбер Дагрон показал, «что в формировании образа византийского императора принципиально важное, гораздо большее значение, чем римская имперская традиция, оказала ветхозаветная традиция, то есть соотнесение византийского царства с царством царя Давида, Соломона и других ветхозаветных владык»[73] [73].