От Второго Иерусалима к Третьему Риму. Символы Священного Царства. Генезис идеократической парадигмы русской культуры в XI–XIII веках.

Продолжением созидания нового христианского священного центра, его следующим этапом стало строительство Успенской церкви Киево-Печерской лавры. По преданию, сама Богоматерь явилась греческим строителям и повелела им идти в Русскую землю. Мощи святых строителей, сподобившихся явления Богородицы, и ныне почивают в Лаврских пещерах. Легенда говорит о том, что Богородица вручила строителям и священный модуль будущей постройки: «Меру послала – пояс Сына Своего». Это дало основание тому, что Успенский соборный храм Печерского монастыря стал восприниматься как «Богосозданный» и стал праобразом всех монастырских церквей домонгольской Руси, а равно и всеобщим каноном храмоздательства. Но главное, что в этой легенде средневековое сознание уже предугадывало избранность Русской земли самой Богородицей. «В богословской экзегезе еще со времен Ефрема Сирина (V в.) Богоматерь осмыслялась как центральный образ в плане божественного Спасения и воплощение Небесного Иерусалима[64] [64]. Неслучайно Богоматерь, как утверждается в одной из новелл Киево-Печерского патерика, намеривалась «поселиться» в Киеве: «Хощу церковь взъградити себе в Руси, в Киеве… Прииуду же и сама видете церкве и в неи хощу житии»[65] [65]. Мы видим, что уже в домонгольский период древнерусское сознание ясно и четко моделировало создание нового сакрального топоса на Руси в качестве нового «удела Пресвятой Богородицы».

1.6. Ромейское наследие. Осмысление византийской традиции в русской духовной и политической культуре XII–XVI вв

Для мировоззрения средневековой Руси особое место занимали два аспекта. Во-первых, для Руси домоногольского периода актуальной задачей являлось доказательство того, что Русь, наравне с иными странами христианской ойкумены, является прямой преемницей апостольской проповеди. Этот вопрос не был вопросом исключительно духовного свойства, но и обретал ярко выраженные политические черты. Только становясь преемницей апостольской проповеди, Русь могла претендовать на политическую самобытность. Это было тем более важно для древнерусской государственности в свете того факта, что Русская церковь находилась в зависимости от Константинопольского патриархата. Эта духовная зависимость зачастую провоцировала Константинополь на расширение границ этой зависимости и на политическое поле.

Вторым важным аспектом древнерусского мировоззрения стали эсхатологические ожидания, заимствованные из Византии вместе с крещением. Именно в силовом поле этих эсхатологически окрашенных мировоззренческих установок возникает устойчивая идеологема о русском народе, как о «новом народе одиннадцатого часа», призванном на «виноградник Божий», как о «Новом Израиле». Необходимо отметить, что сердцевиной идеологической парадигмы следующих веков «Москва – Третий Рим» всегда являлось устойчивое отождествление русского народа и своей новой христианской государственности с «Новым Израилем» последних времен. Эта идейная парадигма наложила свой неизгладимый отпечаток на деятельность многих русских князей и нашла свое полное выражение в жизнедеятельности Александра Невского в кризисный период древнерусской государственности.

Для целей нашего исследования важно осмыслить то идейное наследие, которое хранила Русская православная церковь домонгольского периода, наследия, которое было заимствовано вместе с крещением у империи ромеев. Нам необходимо уточнить, каким виделось имперское наследие на Руси от князя Владимира до времен князя Александра Невского. Чем был для средневекового русского человека Рим Ветхий и Рим Второй? Вопрос состоит в том, что в нашей национальной идентичности получило импульс от Византии именно в эпоху от крещения Руси до периода монгольского нашествия. Важно понять, каким наследием, политического и культурного свойства, могла в период от крещения Руси при князе Владимире до XIII столетия поделиться с Русью Ромейская империя, падшая под ударами крестоносцев в 1204 г., какая институциональная парадигма могла быть воспринята древнерусским народным сознанием, скорректировав мировоззрения этноса. «Мы должны смотреть на социальные институты, на их структуру и поведение, на то, каким образом эти институты функционируют в обществе»[66] [66].