От звезды и до воды

Так и получилось, что Глаша оказалась в доме своего детства и стояла сейчас у кухонного стола, держа в руках открытую баночку с кошачьим кормом.

Ася и Вася – крупные, килограмм по восемь, не меньше, мохнатые, с блестящей густой шерсткой и торчащими параллельно полу усами – были такие красивые, что даже не любившая котов Глаша невольно залюбовалась.

– Ну что, морды, – сказала она и разложила корм по двум мисочкам – голубой и розовой, согласно гендерным стереотипам, – давайте жить дружно, раз уж мне суждено проторчать тут не меньше двух недель. И сразу предупреждаю: в тапки не гадить.

* * *

Водопровод в бабушкином доме работал, но то, что текло из крана, пить было невозможно. Питьевая вода стояла в сенях в двух двадцатилитровых бутылях, и было совершенно непонятно, где бабуля их берет. В магазине такая вода не продавалась, местные, конечно, ездили на скважины и родники, кто в Юношеское к Свято-Троицкому Павло-Обнорскому монастырю, кто в Корнильевскую Слободу к источнику преподобного Корнилия Комельского, кто в Комью, к храму Святителя Николая. Бабушка подобные вещи считала глупостями, да и не утащить ей двадцатилитровую бутыль, право слово.

В одну бутыль – полную – была вставлена ручная помпа, вторая оказалась пуста. Глаша набрала воды в чайник, поежилась от холода и поспешила вернуться в дом, уютный, теплый, полный знакомых с детства, «добрых» запахов. В бабушкином доме, сколько Глаша себя помнила, пахло ванилью и корицей, яблоками и печеным пирогом, тушеным мясом с картошкой и еще немножко духами. Бабушка никогда не позволяла себе расслабиться настолько, чтобы выйти из дома, не брызнув на себя капельку духов.

Глаша поставила чайник на плиту и выглянула в окно. От него шарахнулась чья-то тень, большая, страшная. Присев от неожиданности, чтобы неведомый враг не заметил, как она смотрит в окно, Глаша почувствовала, что по ногам прошелестело что-то мягкое, и чуть не заорала от ужаса. Глянув вниз, она выдохнула – об ее ноги терлась Вася.

– Кыш отсюда, – жалобно сказала Глаша, – напугала. Как только бабушка вас терпит?

В Васиных глазах было написано сожаление, причем явно о Глашиной недалекости. Распушив хвост, кошка гордо проследовала мимо, дошла до выхода из кухни, обернулась через плечо, еще раз одарив презрительным взглядом, и исчезла.

– Охо-хо, грехи мои тяжкие, – пробормотала Глаша.

Отправляясь в Грязовец, она взяла с собой ноутбук и черновики научной статьи, которую готовила в соавторстве с Петранцовым, разумеется. У них и раньше выходили совместные статьи, и как-то так сложилось за восемь лет, что собирала материал и писала текст всегда Глаша, а профессор лишь проходился по уже готовой работе опытным взглядом, вносил изменения, такие незначительные, что сразу и не заметишь. Его фамилия на титульном листе всегда стояла первой, но Глашу эта несправедливость совершенно не смущала, да и не считала она подобное положение вещей несправедливым.

Засвистел на плите чайник. Бабушка признавала только такие, со свистком. Глаша заварила свежий чай, вытащила из-под полотенца укутанные перед ее приездом бабушкины пироги с яйцом и с брусникой. Даже отправляясь в санаторий, Глафира Александровна не забыла про внучку, побеспокоилась. Глашу затопило волной нежности.

Она отрезала кусок пирога, прихватила кружку с ароматным чаем и снова подошла к окну, за которым расстилалась белая равнина двора с торчащими прутьями веток. Зима в этом году долго была бесснежной, только в новогоднюю ночь наконец-то начался снегопад, густой, плотный, который укутал промокшую землю пушистым одеялом. Снег все шел и шел, словно наверстывая упущенный декабрь, и теперь в маленьком городке Глашиного детства было чисто и ясно.

На снегу отчетливо виднелись отпечатки кошачьих лап. Коты были чужие, потому что Ася и Вася из дома не выпускались, и за тем, чтобы они не выскочили во двор, Глаше надлежало следить особенно строго. Коты вообще требовали постоянного пригляда. К примеру, Ася обожал сидеть на форточке, свесив хвост на улицу, и периодически теряя равновесие, падал, оказываясь снаружи.

Бабуля не раз и не два рассказывала со смехом, как не сразу замечала Асино отсутствие, и он, замерзший и испуганный, начинал колотиться во входную дверь всей своей восьмикилограммовой тушкой. А когда ему наконец открывали, он взбирался на бабушку и застывал в ее объятиях, отогреваясь мыслью, что он там, где его любят. В принципе, попадая в бабушкин дом, Глаша обычно чувствовала то же самое.

Помимо кошачьих, на снегу были отчетливо видны птичьи следы. Бабушка каждую осень делала кормушки и развешивала их во дворе, насыпала семечки и крупу, заботливо собирала хлебные крошки, и в ее двор слетались задорные синицы, расфуфыренные снегири, задиристые воробьи, напыщенные голуби и даже хамоватые вороны.