От звезды и до воды

– Это? – спросила Глаша, чувствуя, что голова у нее окончательно пошла кругом. – Я ничего никуда не девала. Олег Валерьевич, вы что-то ищете?

– Я ищу то, что по праву принадлежит мне, – коротко бросил он, словно пролаял. Внизу кто-то рассерженно зашипел, и Глаша, опустив глаза, обнаружила там разъяренного Асю. Профессор, впрочем, не обращал на него никакого внимания.

– А что тут принадлежит вам? Я ничего вашего с собой не брала, только свои вещи, да и то немного. Олег Валерьевич, у вас что-то пропало?

– Не строй из себя овцу, – коротко приказал он, и Глаша даже задохнулась от обиды, потому что он никогда с ней так не разговаривал. – Даже при всей твоей тупости, это уже слишком наигранно. Еще раз повторю свой вопрос: где эмали?

– Да какие эмали? – воскликнула Глаша и прикусила язык. Слово, только что вырвавшееся у нее, как минимум дважды звучало здесь вчера. Об эмалях ее спрашивал сосед, а потом бабушка. Да они все сговорились, что ли…

Ее внезапная заминка не укрылась от зоркого глаза любовника.

– Во-о-от. Знаешь, – с удовлетворением протянул Петранцов. – Голуба моя, я не для того так сильно рисковал, чтобы отдать тебе почти сто миллионов. Я, конечно, сразу расценил твою хитрость и понял, что ты не зря сорвалась сюда под глупым предлогом. Конечно, ты же тогда застукала меня и, видимо, сумела понять, что к чему. Даже удивительно, ведь я всегда считал тебя туповатой, но деньги любой мозг делают острым как бритва. В ту ночь ты дождалась, пока я усну, пробралась на чердак, нашла эмали и перепрятала их, да? А сейчас вернулась, чтобы забрать их и оставить меня с носом? Говори, ну? Я из тебя сейчас душу вытрясу, потому что на меня все равно никто не подумает. – Он вытащил из кармана нож, нажал на кнопку, и выскочило лезвие, длинное, узкое, страшное. – Ты ж тут одна, в диком, убогом городке, где убивают даже за пачку сигарет.

Сегодня днем, точнее, уже вчера, Глаша, кажется, говорила соседу то же самое. А еще вспомнились бабушкины слова о том, что у ее любовника злые глаза, он может и зарезать. Господи, она тогда еще посмеялась! Сейчас ей было совсем не до смеха.

– Подождите, Олег Валерьевич, – сказала Глаша и выставила вперед обе руки, то ли убеждая Петранцова, то ли останавливая. Она слышала, как жалко звучит ее дрожащий голос. – Правда, я ничего не понимаю. Я ничего не находила и не перепрятывала. Я приехала, потому что у меня заболела бабушка, и не знаю ни о каких эмалях.

В этом месте ее голос снова предательски дрогнул. Об эмалях Глаша знала, конечно. О них знал любой сотрудник Эрмитажа. Тринадцать лет назад, когда Глаша еще не работала в одном из главных музеев страны и вообще жила в Грязовце и училась в школе, при плановой проверке была обнаружена пропажа 221 экспоната. Это были памятники русского ювелирного искусства общей стоимостью пять миллионов долларов, главным образом, эмали.

Полиция полагала, что их выносили из хранилищ около тридцати лет. Хранитель экспозиции скоропостижно скончалась в самом начале проверки, об этом в музее вспоминали часто. Да, точно, среди похищенного были 90 икон, золотые и серебряные кресты, ювелирные украшения, зеркало и часы Фаберже, а также множество ценной посуды и предметов быта: чайники, чаши, сахарницы, ложки, пудреницы, часы.

К концу 2009 года в фонды музея удалось вернуть 34 экспоната, в частности, золотые часы, брелок с портретом Петра I, золотую брошь, иконы «Богоматерь Знамение», Серафима Саровского, Казанской Божьей Матери. Некоторые предметы были добровольно возвращены купившими их коллекционерами, часть подброшена к зданиям правоохранительных органов и найдена в ходе оперативно-разыскных мероприятий. Но эмали бесследно исчезли.

Глядя на ее лицо, видимо, выражавшее всю гамму чувств, Петранцов хрипло рассмеялся, словно закаркал. Он вообще сейчас напоминал Глаше ворона: черного, старого, страшного.

– Ты никогда не умела врать, – сказал он душевно. – Долгое время меня это просто умиляло, а сейчас, видишь, пригодилось. Ты знаешь об эмалях, душа моя. И ты сейчас мне все расскажешь. А чтобы развязать тебе язык, я, пожалуй, начну с этой животины.

Он нагнулся и рывком поднял Асю за холку. Взметнулись в воздух пушистые бежевые лапы в темно-коричневых чулочках. Хвост заходил ходуном, забил по животу профессора, шипение стало еще громче, но переросло в жалобное мяуканье.

– Отдай кота! – Глаша кинулась вперед, словно не боясь блестящего ножа и впервые в жизни обратившись к любовнику на ты. – Отдай кота, сволочь!

– В обмен на эмали, красавица. – Он хищно обнажил мелкие, кривые зубы. В первый раз за восемь лет Глаша вдруг осознала, насколько они у него некрасивые, как у хорька. Он и сам теперь напоминал не ворона, хорька, куда только подевалась вся вальяжность, стать и красота, так привлекавшие ее в этом человеке.