От звёзд — к терновому венку

Итак, Рубикон перейден и мосты сожжены. На этом можно прекратить отсчет, ибо перешагивать через оставшиеся четыре заповеди нет никакой необходимости: новый Прогрессор прошел полную инициацию и готов идти дальше, до конца. Включая и ту часть Пути, которая пройдет по родной Земле. Отныне Максим Каммерер делит людей Саракша (а в дальнейшем — и всех разумных во Вселенной) на своих и чужих. Жестко и однозначно. Он больше не походит на «перепонку» космического корабля землян, которая без разграничения «свой-чужой» пропускает любого гуманоида. На Ковчеге такая преграда оказалась «правильной» — впустила в корабль Малыша. На Саракше она подвела бы своих создателей наверняка. Впрочем, «программа» (иначе говоря — архетип) у землянина заложена от рождения и ничуть не повреждена. Чтобы запустить ее в действие, достаточно было только ударить в его присутствии женщину. И — перепонка закрылась. Не нужны Максиму уже ни прелюбодеяние (собственно, даже специально подготовленный профессионал, дон Румата Эсторский, так и не научился преступать эту заповедь), ни кража (хотя в будущем для Прогрессора Каммерера это уже не проблема, как, впрочем, и лжесвидетельство — даже перед «своими» — ради дела), ни желание имущества ближнего… Начиная с этого момента Мак полностью отрекается от детских (в самом высоком и чистом смысле этого слова) представлений об «интересной жизни», перестает быть человеком играющим и вливается в число тех, кто ищет настоящего дела в реальном, отнюдь не совершенном мире. В мире, который, между прочим, надо еще и спасать. Этот Мир Наизнанку — отныне и надолго — его новый дом. Со своими богами и кумирами, со своей, отнюдь не Полуденной, любовью, с простой и ясной ненавистью. Фантастика кончилась. Наступил час реализма.

II

Итак, с самого начала «Обитаемого острова» фантастичность повествования проявляется фактически только в том, ЧТО принес Мак, новенький, еще не тронутый реальностью Саракша, — оттуда, из сказочного Полудня. А принес он не межзвездный корабль и не позитронные эмиттеры, но — себя самого. Вспомним: Максим Каммерер — вполне обычный землянин, отнюдь не из самых-самых. Даже как бы и второсортный. При этом, однако, не будучи писателем, он обладает чувством языка на уровне приличного журналиста. Не художник, но рисует почти профессионально. Не музыкант, но… А память, а способность к обучению! Не говоря уж о физической подготовке, психомассаже и субаксе — умении «проскальзывать между секундами». И все эти суперменские (с точки зрения жителя Саракша, а следовательно, — и нашей) качества — всего лишь качества самого обычного землянина. (В дальнейшем, уже на той, новой Земле, описанной в «Жуке в муравейнике», картина всеобщего суперменства куда-то, к счастью, девается.) Но главное, разумеется, не в субаксе или умении рисовать. Главное — в моральном кодексе жителя Рая Для Благородных.

Как же получилось у Стругацких, что Каммерер с самого начала книги смотрится естественно и живо — при эдаком-то наборе едва ли не ангельских качеств? Ведь на самом деле так не бывает, уж мы-то в курсе… Решение здесь возможно только одно, и АБС нашли его безошибочно. Юмор. Самоирония. Весь язык — и, прежде всего, язык внутренних монологов Максима — пропитан постоянным интеллигентским трёпом пулковско-петербургского разлива. Собственно, ирония — один из фирменных отличительных знаков большинства шестидесятников. Да иначе и быть не могло. Для интеллектуала, способного к холодному критическому анализу действительности (проще говоря — сторонника не ВЕРЫ, но ЗНАНИЯ), возможен лишь один путь выживания в окружении беспощадной реальности — путь иронии. «…Сообразительная такая была обезьяна, шестипалая, — подняла, значит, палубу… Что там в кораблях под палубой? Словом, нашла она аккумуляторы, взяла большой камень — и трах!.. Очень большой камень, тонны в три весом, — и с размаху… Здоровенная такая обезьяна… Доконала она все-таки мой корабль своими булыжниками — два раза в стратосфере и вот здесь…» А ведь герой — в критической ситуации. Говоря честно, он попросту обречен на гибель. И спасти его от отчаяния может только одно. То сдержанно-ироническое отношение к себе, в котором он воспитан с детства.

Сдержанная ирония в соединении с высококлассным русским литературным языком — почти готовое описание «марки» АБС. Что же до ЖИЗНИ Максима Каммерера, то и здесь слово «ирония» — ключевое. Он остается «полуденным мальчиком» ровно до тех пор, пока ироническое отношение к миру ему еще присуще. Максим же «нового образца» уже, к величайшему сожалению, воспринимает и мир, и себя самого только всерьез…

Вообще, каким бы странным это ни показалось, есть целый набор качеств, объединяющих Каммерера и самих АБС. Это не только постоянная готовность к иронии как «фирменное» средство от цинизма.