Отава

— Брось к черту шарманку свою! На нервы действует…

Со страхом поглядела на сына:

— Зараз вот… Уж отходит масло от сколотины.

— Жрать давай!

Манеру вести себя и говорить перенимал Никита от отца. Тот покрикивал на службе и дома, этот делал то же самое. Окрики их Анюта переносила по-разному: мужу частенько, особенно последнее время, отвечала тем же, сыну сходило с рук. Не без умысла делала: Никита больше вертелся дома, был на глазах. Заметила давно у него усиленный интерес к брату. Куда бы Ленька ни шагнул во дворе, чем бы не стукнул, у него настораживались глаза, вострились уши. Чтобы не спугнуть явной слежки за братом, не озлоблять лишний раз, она отмалчивалась на Никишкины окрики, прикидывалась, что ничего не видит и не слышит.

А теперь и вовсе Анюта промолчала. Будь он неладен, накормить живее… Оставила маслобойку, поднялась собирать на стол.

— Хоть умылся бы… Как анчутка. Вчерась только рубаху глаженую достала. А сапоги? В камышах черти таскали либо што?

Никита сонно оглядел заляпанные речным илом сапоги, галифе, руки, но взялся за ложку. Ел борщ не с охотой. Увидал, мать поставила перед ним кринку кислого молока, скривился:

— А курятину?

— Какую курятину?

— Ну, утятину.

— Выдумывай еще… И не стряпалась нонче я. Борщ давешний вовсе.

Недоверчиво покосился Никита на мать:

— Кровь вон… по двору. Резала же что-нибудь?

— Да бог с тобой… Позавчерась дорубала кочетка: корова на ногу наступила. Так уже съели… — А вчера борщ салом затолкла, без мяса. Не слыхать, рази?

Села на стульчик и принялась доколачивать масло. Обидело ее, что сын напрасно придирался, хотя виду не давала. Опросила как могла добрее:

— На веранде постелить тебе, али под навесом ляжешь?

— Все одно… Живее только, глаза слипаются.

Никита, потягиваясь, громко зевнул. Обрадовалась Анюта такому выбору. «Под навесом постелю, от греха подальше…» Поднимаясь по ступенькам крыльца, увидала под ногами махонькое пятнышко, величиной с божью коровку. Сперва так и подумала на козявку. Тернула носком. Кровь! Засохла, но цвет яркий, свежий. На вымытой добела доске выделялась четко. Повела глазами: на дорожке к крыльцу заметила два-три пятна. Обмерла. Как она раньше их недоглядела! Да и Ленька с Галкой пробегали. Растерла незаметно ногой это пятно, а спускаться назад, к тем, что на дорожке, побоялась. Решила сделать обратным путем. Оглядела внимательно полы в чулане, в передней и з боковушке, где лежал утром раненый. Возвращалась с постелью, будто кто потянул ее за руку взглянуть в окно.

Никита, распояской, без папахи, ходил согнуто по двору, ковыряя сапогом. Прошел к нужнику. Там все засматривал в яму. Постоял возле база, где она утром встретилась с Ленькой, поднял резак. «На чердак глядит. — Она невольно подалась от окна. — Учуял, пес… Ей-бо, учуял». Мысль о том, что грозит раненому, заодно с ним и Леньке, придала ей силу. Подхватила с полу выроненную постель, вышла. В чулане, походя, убедилась: лаз под пол заставлен аккуратно. Стоит, как и стоял до этого, папиросный ящик с книгами, на нем — вязки сухого лука. Спустилась с веранды. И Никита — вот он, навстречу. В руках кобура с ремнем, папаха на голове. Увидав ее, глянул из-под ладони на полуденное солнце, чертыхнулся:

— Черт, совсем позабыл… Стели тут, я зараз…

Калиткой не грохнул, как обычно он делал, а прикрыл за собой тихонечко, неслышно опустил щеколду. От соседского двора пустился бежать. «В полицию», — поняла Анюта. Не бросила, а отнесла постель на веранду, застелила голую ребячью койку. Шла по дорожке, затирая попадавшиеся капельки засохшей крови. Заглянув в яму под уборной, учуяла настоящую беду. Сама выплеснула из таза воду после перевязки и недоглядела, что в ней были окровавленные комочки ваты. Лежали они вот, на самом виду; в них копались зеленые мухи. Испугалась, но сообразила: выломала из плетня палку, утопила кровяные тампоны в дрянь, сверху притрусила мусором.

Знала, Ленька где-то поблизости, если не в садах, то у Галки Ивиной. (После ухода доктора они вдвоем долго совещались в горнице. Ушли совсем недавно.) Бежала по саду, натыкаясь на ветки. Возле тополя столкнулась с Горкой, племянником. Хотела пройти мимо, но он затронул ее сам:

— Тетка Анют!

Остановилась, досадливо выгнув брови. Зыркнул Горка по сторонам, спросил шепотом:

— Никишка ваш дома все? Не ушел?

— Ушел… А на кой ляд он тебе спонадобился?

— Да так…

Досадуя, что напрасно шутенок задержал ее столько времени, направилась к ивинской леваде. Откуда-то взялся Ленька. Преградил путь, спросил с тревогой в голосе:

— Куда ты?

Утирала она завеской покрасневшее лицо. Пока отдышалась, из тернов вышла Галка, а за ней — Горка.

Перенял Ленька материн взгляд, каким она смерила племяша, разрешил:

— Говори же, не бойся…

— Никишка был… Побег в полицию. Ленька переломил ивовую палку.