Отава

Сенька повернулся, с удивлением поглядел на кричавшего что-то деда Тимоху и, будто осматриваясь, куда бы прилечь на чистое, повалился на спину, разбросав широко по нетронутому снегу руки. В светлых бровях так и осталось удивление, а в сжатом кулаке виднелся платочек с голубой каемкой…

Глава сорок восьмая

Над хутором низко прошла девятка желтокрылых, крестастых бомбардировщиков. Выскочил Ленька из сарая. Придерживая на голове шапку, проводил их глазами. Закружились всей стаей над бугром. Скоренько надергал сена, отнес корове. Тетка Явдошка кликнула из сенцев вечерять, отмахнулся:

— Я скоро…

Побежал на общий двор. Там уже собралась детвора. Торчали на соломенной крыше овчарни. Глядели из-под рукавов на закат. Взобрался к ним. Солнце слепило глаза. Пристроил ладонь козырьком, увидал. Вороньем вились самолеты в закатном небе. Разбились по тройкам. Первая кинулась камнями вниз. Вой сирены. Взрывы. Черно-красные брызги вывороченной земли оседали медленно, плавно…

Ночи три кряду гремело за бугром. По слуху, неподалеку, в хуторе Денисовке. Слышны даже одиночные ружейные выстрелы. Полощутся по небу красные зарева. На день умолкает. Жители теряются в догадках: почему отсюда? Своих ждут с восходу, с Зимников; гудит там день и ночь без умолку. А это в обратной стороне, на западе.

Вскоре пришла разгадка. Белобрысый парнишка в дырявом кожушке и кепке, сидевший на самом верху крыши, вдруг закричал, тыча рукой в степь:

— Робя, гля! Люди-и!

Солнце уже село. Ясно видать: на белом гребне бугра, где только что долбали стервятники, появились темные фигурки. Сперва их можно было пересчитать. Потом копилось больше и больше. Передние приблизились, выросли, различимы стали руки и ноги. А за ними валила густая черная толпа. Люди шли пешком. Виднелись и подводы.

Передняя группа, человек пять, остановилась на той стороне балки. Переговаривались, глядели на хутор в бинокль. Цвет шинелей не разобрать, непонятны и слова, слышны только звуки. «Немцы? Румыны?» — гадал Ленька. Брало сомнение: не будут же их бомбить свои. Вглядывался до рези в глазах. По спине ходили мурашки от подступившего волнения.

Вдруг снизу — протяжный хриплый голос:

— Эге-е, наблюдатели, слезавай!

Ленька съехал по заснеженной крыше наземь. Во все глаза уставился на высокого сутулого красноармейца. На спине — карабин, вниз дулом, как у охотника; серая ушанка, с задранным ухом, сбита на лоб, а на ней зеленеет пятиконечная звездочка. Лицо доброе, сожженное ветрами до рыжих бровей, — лоб сохранился под шапкой. Красными, набрякшими от долгой ходьбы руками сворачивал цигарку, скалил белые зубы. Плотным кольцом обступила его детвора, сбежавшаяся со всего хутора. Пялили глазенки на чудо, раскрыв рты. Красноармеец подмигивал им добродушно: ну что, воробьи, дождались?

Из-за овчарни вывернулась старуха в козьем белом платке внакидку и огромных валенках с кожаными латками на пятках — видать, дедовых. Растолкала острыми локтями мелкоту, упала перед долгожданным на колени. Целовала захлюстанные полы шинели.

По всему, солдат избалован подобными встречами: склеил не спеша цигарку, прикурил от трофейной зажигалки и только потом, освободив руки, поставил старую на ноги. Заглянул ей в мокрые глаза, с укором сказал:

— Навприсядки, стара, треба, а ты? Ай-я-яй.

— Дак эт. жа, сынок, на радостях, слезы-то… Какой день гудет за бугром, а нема… Жданки все полопались.

Мимо прошла полуторка. Битком набит кузов. Висели и на подкрылках. Молодые, рослые, с обветренными лицами. Улыбались — рады встрече, человеческому жилью, отдыху. Группками, вразброд выходили из балки бойцы; тянулись подводы, пушки…

Сумерки сгустились незаметно. В потемках уже Ленька вместе с хуторскими ребятишками разводил по дворам бойцов. А с бугра все текла и текла черная сплошная масса. Голоса, скрип «колес, гул моторов…

Пока бегал Ленька, узнал, что это моряки-дальневосточники. Полгода назад сняли их с кораблей, переодели в серо-защитную форму и привезли на Волгу. У многих в вещмешках хранились еще бескозырки; у всех поголовно тельняшки и ремни с медными бляхами. В волжском горниле спаялись в единый кусок, закалились и там же обрели новое имя — 52-й гвардейский Отдельный стрелковый полк. Около месяца назад полк оторвался от железной дороги — главного направления наступающего фронта. Разрыв со своими произошел где-то выше станции Котельниково. Двигались по правобережью реки Сала. Шли с боями. Опрокидывая заслоны, держали на Ростов. Под Мартыновкой, в хуторе Рубашкин, перешли на низкий левый берег (тут должна произойти встреча с 3-й гвардейской Отдельной дивизией).