Отава

Не сиделось за столом и Анюте. Весь вечер мерила она дорожку из флигеля на кухню и обратно. Завалила стол вареным, жареным и печеным, воробью сесть некуда. А все бегает, все не управилась. Илье явно не по душе, позвал.

— Кому тут понадобилась?

В дверях — пунцовая Анюта. Метнула игривый взгляд в сторону мужа, подшпиливая волосы. На ней батистовая кремовая блузка с волнами, юбка шерстяная, синяя, еще довоенная справа. Черные с горячим отливом косы, забранные на затылке в тяжелый узел, держались с трудом; помыла их дождевой водой, а теперь и мучилась, перетыкая то и дело шпильки.

— Садись. Ты хозяйка…

Властно взял Илья за горло наполовину опорожненную четверть, разлил в стаканы. Предложил тост:

— За Россию… свободную, господа.

Сам пил последним. Переломив бровь, коршуном следил, пока стакан Макара показал донышко. Степка выдул одним махом и не крякнул; к еде опять не притронулся. Зато бабы оскандалились, Макарова жена поперхнулась. Уткнувшись в колени, скрипуче кашляла, протирая мокрые глаза исподней юбкой. Анюта только пригубила.

Захмелевший Макар пожалел:

— Перевод добру.

В чулане затопали. Илья с готовностью вылез из-за стола — думал, гости. Пригляделся в полутемной передней: сын, Никита.

— Ты это? А Ленька заявился?

Никита зыркнул через плечо отца в горницу.

— В садах, над яром. С Мишкой Беркутом.

— С каким еще Беркутом?

— Дружком своим. Пап… можно?

Подмигнул, указывая кивком на бутыль с самогонкой. Илья, занятый своими мыслями, толкнул напиравшего сына плечом:

— Чего тебе еще? Один глоток?..

— Сопли под носом не высохли, щенок. — Илья глянул на жену. — Каких это Беркутовых?

Под шумок Макар протянул Никите начатый женин стакан. Глазом не моргнул племяш — выпил и выбежал во двор.

— Одни у нас на всю станицу Беркутовы, — опередила золовку Денисиха. — Икувированные. Важная такая, чисто пава… Комиссарша.

— Тьфу, дура. — Макар отплюнулся. — «Икувированные». Право, дура набитая.

Прожевал кусок, пояснил толком: «Кольки Беркута баба с пацаном.

— Ну? Ну? — Илья заложил за портупею руку. Денисиха опять встряла:

— Норовила за Волгу убечь — не вышло. Герман с полпути завернул.

— Балаболка. Прав, балаболка.

— Небось по соседству плетни наши, знаю. Тебе на людей глядеть время нема — зальешь зенки свои бесстыжие.

Макар отмахнулся.

Поскрипывая новенькими хромовыми сапогами, Илья прошел к столу на свое место.

— А парень ейный с Ленюшкой дружки закадычные, водой не разлучишь. За барышней одной даже ухаживают, ей-бо. Вон, что у деда Ивы… Она тож и…ику…лированная, — покосилась на мужа. — Часто слышу их смех возля калитки, а то — на яру.

— Выпьем, господа. — Илья потер руки и потянулся к четверти.

Бабьим нутром почуяла Денисиха, что своим никчемным разговором о комиссарше она задела в Илюхе что-то скрытое, кухне натоплено, чадно. Вкусно пахло жареным тестом, картошкой. На загнетке чадила лампа без решетки. Слои копоти колыхались под беленным известкой потолком, черным от жужжавших мух. Привернул фитиль Ленька, распахнул ногой дверь.

Прибежал Жульба. Облизываясь, стал передними лапами на порог.

— Тоже проголодался. Погоди… Заработал ты нынче.

Вытащил из кастрюли за ребро кусок свинины, глотая слюни, откусил сперва сам, потом бросил собаке. Тот с лету, не шелохнувшись, сомкнул зубы. Хотел пристроиться тут же в кухне, но ветром налетела мать, дала ему пинка и захлопнула дверь.

— Приучаешь его, дьявола здорового! А двери кто отчиняет в такую пору? Слышишь, гудуть всеми ночами?

Порылась спешно в поставчике, достала чистую тарелку, наложила мяса с картошкой.

— Где пропадал целый день? С утра самого. Отец уж спрашивал. — Поставила тарелку на стол. — Мало будет, подложишь. Хлеб вон, на полочке. Чего ж стоишь?

Насуплен, осуждающ взгляд сына.

— Как на праздник вырядилась…

Не договорил — отвернулся.

Непослушными руками Анюта шарила по блузке, стараясь прикрыть излишне, как ей сейчас показалось, оголенную, уже опутанную тонкими морщинами шею, натянуть до черных от загара и работы кистей рук короткие воздушные рукавчики. Машинально укрепив ослабевший узел на затылке, опустила руки и чуть выдвинула побледневшее лицо: бей, мол, сынок…

Глава двадцатая

К немалому удивлению Анюты, не потащился нынче Ленька с собакой в степь. Вскочил, как и обычно, чуть свет, отогнал в стадо корову, в кадку натаскал воды из колодезя. Ни слова о вчерашнем упреке; попросил по-гладить ему белую вышитую рубаху. Давно не надевал чистое, ходил в рванье. И еще больше удивило и обрадовало, что сын за долгое время сел за стол вместе со всеми.

Обедал у них и Макар. Анюта, хлопоча, отмечала, что у мужа не сходила улыбка: подобрел взгляд и у сына. Да и разговор велся мирный. Проняли господа бога ее ночные слезы.

Не вылезая из-за стола, Илья закурил. Довольный, привалился к стене. Но уловил на себе взгляд старшего, нахмурился.

— Сапоги хромовые еще есть на складе? — А то иде они задеваются?

— Подбери там… Выдай хлопцу все обмундирование сполна. — Кивнул в сторону Никиты. — Да и сам чуни бы эти стащил. Нечего одеть?

Макар шевельнул острым обрубком плеча.

— Оно ить и не на парад мне.