Отава

Допоздна задержался Илья Качура в полиции. Все ждал конца затеи Воронка. И верил и не верил он в затею — Федор Долгов парень битый и на всякую приманку вряд ли кинется, как плотва на крючок в Салу. Гестаповцы зубы поломали об него, а Воронку, чего доброго, шею еще свернет. «Оружия даже не прихватил с собой», — с досадой вспомнил Илья.

На пожарке пробило десять. Сверил со своими и вновь зашагал по кабинету, нервно хрустя за спиной пальцами. Пора бы и вернуться. Велел еще Степке не тянуть даром времени, а как смеркнет — за Нахаловку, на бугор… Для верности и грузовик выпросил у Бекера.

Неспокойно на душе у начальника полиции. Казалось, и удача такая… А началось с утра нынче, когда из комендатуры доставили приговор военно-полевого суда и приказ о приведении его в исполнение, — отводилось полиции для этого двадцать четыре часа. Доложить завтра в девять ноль-ноль. У Качуры глаза на лоб полезли — в приговоре значился один Долгов! Тут же ему донесли, что Беркутов на воле. Выпустил сам комендант. Непонятно. Так и не дознался. Ясно дело: заговорил парень. Но о чем?

Не давал Илье покоя проклятый шнур. Надо же Ни-кишке раскопать его у себя в сарае. Моток целый, метров пять. Макар глазом не моргнул: да, шнур складской, и отматывал Леньке, мол, сам. Собираются в воскресенье вместе глушить в Салу рыбу. Подтвердил то же и сын. Илья сделал вид, что поверил. Но бестия Воронок… С Никиткой они устроили слежку за Ленькиными дружками, Федькой Долговым и Беркутовым. И к обеду — результат.

А вчера опять листовки. И опять — Скиба! Кто он, человек тот? И сколько их еще? В станице — организация. Есть даже приемник. В глазах потемнело от одной только мысли, что сын там, с ними…

С остервенением растер Илья окурок о крышку стола. Прикуривал свежую сигарету, а руки дрожали. Глянул на часы. «Людей, людей, главное, верных не хватает, — думал уже о другом. — Как Воронок вот, Степка Же-ребко. Или кубанец этот, черт, как его… Приходько! Исполнительный, тоже из «военнопленных»… Если не захочет добром, силой заставлю!»

Остановился Качура от внезапно принятого решения. Крутнулся, крикнул в дверь:

— Приходько! Введи того… из подвала. Живо!

И сам Илья потерял счет допросам. Так и этак гнул, запутывал. Угрозы сменялись уговорами. Один черт: пленный! Записка от кравцовского атамана Овчинникова, склонен думать он, дутая. От страха одноглазый нагородил или из желания выслужиться. Хуторскому полицейскому Гнедину тоже мало верил. В вещмешке, среди солдатского прочего имущества, найдена потертая красноармейская книжка на имя Андрея Большакова, уроженца города Владимира. Знакомая Илье была и часть, в которой служил рядовой Большаков, — встречались где-то под Харьковом. Помнится, и драпали сюда к Дону рядом.

Хлопец явно нравился Качуре. Через два-три допроса исподволь стал охаживать его: мол, песенка у большевиков спета, войне конец. Потом объяснился более определенно: как он глядит на службу в полиции?

Сейчас Илья решил пойти в открытую, напролом. Стоял посреди кабинета, не садился в кресло умышленно. Идут. Откинутая нога в начищенном хромовом сапоге сама собой затопала. К вошедшему сразу не повернулся — возился с зажигалкой.

— Господин начальник, — игриво-недовольным тоном заговорил Андрей, едва переступив порог, — поимейте сердце. Ну ладно, днем, ночью человеку покоя не дают. Хохол этот, усатый, каблуками норовит, ей-богу.

— А ты как думал, целоваться с тобой будут? — Илья покосился на него, коротко бросил: — Садись.

Андрей сел. Наблюдал за его тенью на стене, а делал вид, что разглядывает портрет Гитлера. Гильфполицая он раскусил давно: не сдал сразу в комендатуру, значит, попробует завербовать. (Как выяснилось, кроме доноса хуторского атамана, придраться им не к чему. Да и в доносе, видать, ерунда.) «Сейчас предложит, — думал он, не спуская глаз с тени. — Застегнет карман…» Приготовил и ответ. Пойдет. Только бы вырваться из этого проклятого подвала! Целая неделя! Там, наверно, уже и ив-минки по нем справили. Да и Скиба не знает, связная… Пропал — и все. И так по-дурацки.

Тень качнулась. Повел Андрей глазами. Качура стоял перед ним, дрыгая отставленной ногой. Жевал сигарету, глядел пристально, сурово.

— Надоел ты мне… — Вытащил изо рта сигарету, мешала. — Парняга ты не из таких… шалтай-болтай, вижу. Идешь в полицию? Кажи сразу.

Андрей добродушно усмехнулся, не отвел и глаз.

— Одно из двух: за колючую проволоку либо до нас. Рубанул Качура ладонью по спинке стула, добавил еще для острастки:

— А там и пропуск до самого Духонина можем выписать. И это запросто.

— К Духонину и рановато бы… — Андрей почесал затылок.

— И я так думаю, — согласился Качура. Хмурясь, спросил: — Ну?

Поднялся Андрей со стула. Расправляя кепку, осведомился о плате.

Гильфполицай стукнул его кулаком в плечо, засмеялся:

— Плата! Ты послужи сперва. По службе и плата. Ясно?

— Само собой…

Довольный, Илья сел в кресло. Из ящика вынул не-начатую пачку немецких сигарет, бросил на стол:

— Бери.

Тут же вызвал Приходько, велел проводить нового сотрудника полиции в караулку и выделить ему на ночь свободную койку.