Отбой на заре. Эхо века джаза

Когда все перешли в библиотеку, Имогена пошла к пианино, где и уселась в одиночестве, а мальчики сгрудились на кушетке рядом с Хьюбертом. К ее досаде, они явно были готовы слушать его рассказ снова и снова. Время от времени они издавали странные приглушенные смешки, но как только повествование начинало буксовать – они тут же начинали требовать продолжения:

– Ну же, давай, Хьюберт! А напомни-ка, который из них бежал быстрее, чем Билл Кампф?

Она была рада, когда через полчаса все встали и решили расходиться по домам.

– С самого начала и до конца – это крайне странное дело! – сказал мистер Блэр. – Не нравится мне все это! Надо будет завтра пригласить детектива и обсудить, что да как. И что им было надо от Хьюберта? Что они хотели с ним сделать?

Никто не решился ответить. Даже Хьюберт промолчал, с почтительным ужасом задумавшись о своей возможной судьбе. Во время перерывов в его повествовании разговоры переходили на такие косвенно связанные с делом предметы, как убийства и привидения, и этими разговорами ребята вогнали себя в состояние заметной паники. Все и на самом деле поверили – в разной, конечно, степени – в то, что в окрестностях завелась банда похитителей детей.

– Не нравится мне все это! – повторил мистер Блэр. – Пожалуй, провожу-ка я вас всех по домам, ребята!

Бэзил воспринял это предложение с чувством облегчения. Вечер, без всяких сомнений, удался, однако разбуженных однажды фурий не всегда удается удержать в узде. Сегодня вечером ему как-то не хотелось ходить по улицам в одиночестве.

В прихожей Имогена, воспользовавшись моментом слегка затянувшегося прощания матери с мистером Блэром, кивком поманила Хьюберта обратно в библиотеку. Немедленно приготовившись к самому худшему, Бэзил стал прислушиваться. До него донеслись шепот и приглушенный шум несильного сопротивления, за которыми последовали отнюдь не скромные и вполне узнаваемые звуки. Бэзил вышел из дверей, и уголки его губ грустно опустились. Он ловко сложил все карты, но в самый последний момент жизнь вдруг достала из рукава козырного туза!

Чуть погодя все пошли по домам, держась вместе, осторожно заглядывая за углы на поворотах и постоянно оглядываясь. Неизвестно, что ожидали увидеть Бэзил, Рипли и Билл, внимательно всматриваясь в зловещие пасти боковых улиц и заглядывая за казавшиеся во мраке огромными деревья и темные заборы; вероятно, им мерещились там те самые нелепые и волосатые головорезы, что поджидали сегодня вечером в засаде Хьюберта Блэра.

VI

Через неделю Бэзил и Рипли узнали, что Хьюберт с матерью уехали на все лето к морю. Бэзил почувствовал сожаление. Он надеялся перенять от Хьюберта некоторые изящные манеры, которые сверстники находили столь изумительными и которые могли бы пригодиться осенью, когда он поедет в школу-пансион. Вспоминая уехавшего Хьюберта, он стал тренироваться опираться о дерево и якобы промахиваться мимо, а также учиться скатывать по руке ролик, и стал носить свою кепку набекрень, таким же забавным манером, как Хьюберт.

Но все это продолжалось недолго. Он заметил: пусть мальчишки и девчонки были всегда готовы слушать все, что бы он ни говорил, и рты их при этом начинали двигаться буквально в унисон его словам, они никогда не смотрели на него так, как смотрели на Хьюберта. Поэтому он перестал вульгарно хихикать при каждом удобном случае – эта манера очень раздражала его мать – и вновь стал носить кепку ровно, как и раньше.

Но в нем произошла глубокая перемена. Он больше не был уверен, что ему хочется стать благородным грабителем, хотя он продолжал на одном дыхании и с восторгом читать книги об их похождениях. Стоя за калиткой дома Хьюберта, он на мгновение ощутил моральное одиночество; и тогда он понял, что, какие бы комбинации ни пришлось ему создавать из подбрасываемого жизнью материала, все они будут находиться в надежных рамках закона. А еще через неделю он обнаружил, что его больше не печалит тот факт, что он не завоевал сердце Имогены. Встречаясь с ней теперь, он видел перед собой всего лишь маленькую девочку, с которой был знаком с детства. Восторженный миг того дня был всего лишь преждевременным выкидышем – чувством, случайно замешкавшимся в воздухе от уже почти ушедшей весны.

Он и не подозревал, что испугал миссис Блэр так, что она бежала из города, и что из-за него еще много ночей подряд по тихим улицам ходили полицейские патрули. Он знал лишь одно – что все смутные и тревожащие стремления, мучившие его три долгих весенних месяца, куда-то улетучились. В ту последнюю неделю они достигли критической температуры: вспыхнули, взорвались и стали золой. И вот так, без всяких сожалений, он оказался лицом к лицу с полным бесконечных возможностей надвигающимся летом.

Наглый мальчишка