Отбой!

Художественное оформление клозета было затеей Эмануэля. Вместо спускной цепочки там висит офицерская портупея старшего брата, обер-лейтенанта Отто. Лейтенант Ян пожертвовал для этой же цели свою парадную «сбрую». Ночные горшки разукрашены узорчатыми кушаками вольноопределяющихся. Унитаз окаймлен блестящими форменными пуговицами и офицерскими кокардами с высочайшими инициалами. В середине эта кайма украшена знаками отличия, медалями, значками за храбрость. Пышно убранство уборной в доме Пуркине, выдержанной в черно-желтых тонах!

А Эмануэль, как живчик, носится по комнатам. Готовы ли чемоданы? О войне ни слова, разве только в ироническом тоне. Четыре недели экзаменационного отпуска! За это время можно много успеть: пройти практику в анатомичке, повторить все необходимые дисциплины. Как приятно заняться всем этим! Завтра, несмотря на протесты мамаши, он утренним поездом уезжает в Прагу.

Эмануэль сидит против нее за длинным столом, положив на колени чертежную доску. Блюдечко с водой для красок ему не нужно, у него достаточно слюны на губах, потому что он смеется очень своеобразно: вдохнет воздух, потом разом выпускает его и от этого слегка прыскает.

Эмануэль привез с собой популярную в армии напыщенно-глупую картинку: престарелый монарх молится о победе своей армии и о благе верноподданных народов. Голова венценосного старца набожно склонена, с комичной претензией на величие, сверху видение — поле брани. Эмануэль, небесталанный ученик Голарека, пририсовал императору ослиные уши и сделал ему обезьянью фигуру. «Знаменитая горилла, помесь осла с Габсбургами!» — торжествующе восклицает он.

Картинка тоже помещена в клозете. Она приходится прямо перед глазами сидящего.

Несколько старых друзей семьи посвящено в тайну уборной Пуркине. Эмануэль не позволяет ничего трогать, там все неприкосновенно, каждая мелочь в этом своеобразном музее должна быть на своем месте. Кто-нибудь из братьев всегда дома и заботится об этом.

Мамаша Пуркине запирала уборную на замок и носила ключ на шнурке под передником. Каждый день по домам ходили всякие комиссии и депутации: то насчет провианта, то Красный Крест, то сбор металла или резины и т. д. Вдруг кто-нибудь из посетителей пожелает воспользоваться уборной? Всякое может случиться! И мамаша Пуркине прижимала ключ к груди, готовая решительно отстаивать тайну сына. Сколько раз она просила мальчиков убрать все это. Куда там, и слушать не хотят! Убранство уборной — гордость Эмануэля, и все братья дружно его поддерживают. Когда ничего не подозревавший учитель Б. Коутник зажег свет в уборной, раздался общий гомерический хохот всех гостей. А Иозеф Фишер[145] объявил тоном эпикурейца, что уборная не выполняет своего назначения — уж очень она отвлекает человека от того, для чего, собственно, предназначена. Бачок с водой и тот разукрашен флагами союзных армий. Братья никогда не упускали случая раздобыть какие-нибудь знаки отличия или эмблемы для украшения уборной. Они буквально соревновались в этом. Уборная действительно была музеем армий Тройственного союза. Даже потолок был раскрашен под цвет неба и усеян офицерскими звездочками всевозможной величины. А на двери красовалось изображение молящегося императора — помесь гориллы с ослом.

Ночью Эмануэль приготовил у себя в комнате замораживающую смесь из соли и нашатыря, приложил ее к большому пальцу левой ноги и уставился на часы.

На четвертый день он отправился в гарнизонный госпиталь на Карловой площади — показать врачу отмороженный на фронте палец.

— Вы медик? Да еще потомок Пуркине? Так запустить ногу! Почему, безголовый вы человек, вы не обратились в лазарет еще на фронте?

— Господин доктор, приближался мой отпуск, очень не хотелось лишиться его, я ведь целый год не был дома, — откровенно сознался Эмануэль.

И вот он уже ходит с костылем.

Ни одной из льгот, полагающихся на экзаменах студентам-военнослужащим, не воспользовался Пуркине. От гарнизонного госпиталя до медицинского факультета было рукой подать. Врачи охотно отпускали Пуркине на занятия. Они не возражали против отлучек с такой серьезной целью. Эмануэль не терял ни минуты драгоценного времени. Пепичку, чтобы увидеться с ним, пришлось подождать Эмануэля около анатомички. В стареньком пальто Губачек стоял на тротуаре и ел сушеные яблоки, вынимая их из кармана. Но и тут его постигло разочарование, Эмануэль был очень рад встрече, но не имел ни минуты свободного времени на личные дела. Пепичек мог только проводить его и поговорить по дороге.