Отбор для Слепого [СИ]

Навстречу нам быстро шагает уже знакомый мне лидер Северной группировки Антон Жук. Но на этот раз его суровость и жесткость до неприличия размыты маленьким мальчиком с кудрявыми волосами, сидящем на руках. Не отпуская ребенка, он слегка обнимает и похлопывает по плечу сначала Пророка, а потом и Давида, молодых удостаивает пожатия руки. За Антоном толпятся другие — незнакомые мне лица, люди, дети почему-то (у нас детям со взрослыми не разрешалось за столом находиться!), женщины. У меня все перемешивается перед глазами настолько сильно, что от гула голосов, тысяч вопросов с разных сторон и разнообразного смеха, идет кругом голова. Делая очередной шаг вперед, я понимаю, что земля начинает очень быстро приближаться к моему лицу и, кажется, теряю сознание.

… — Да, Рыжая, конечно. Поставь сюда. Может, подождать, когда она придет в себя? — обеспокоенный голос Давида раздается где-то рядом, и я хочу посмотреть на эту Рыжую, но глаз открыть не могу — веки кажутся такими тяжелыми, будто каждое весит килограммов по пять!

— Послушай, Красавчик, ты хоть кормишь ее иногда? Девушка истощена до безобразия!

«Это я-то до безобразия? Вот, Рыжая эта! Я — нормальная!» — кричу я ей, но губы не желают подчиняться.

— Голодный обморок что ли? — мне, наверное, кажется, но в голосе Давида отчетливо сквозит чувство вины.

— Да сто процентов! Давай, держи руку, посмотрю, что у вас там за крысы!

— Поаккуратнее!

— Оё-ё-ёй, Давид! Ты меня учить будешь? Спокойно! Ничего плохого твоей красавице я не сделаю.

Сквозь пелену и какую-то вялость, превратившую мое тело в непослушое и чужое, я все-такие чувствую боль. Именно она дает мне силы открыть, наконец, глаза. Красивая женщина с завязанными на макушке в хвост, действительно, рыжими волосами и, сидящий спиной ко мне Давид, склонились над моей рукой. Она быстро и уверенно разматывает бинты, а он поливает чем-то, размачивая их, видимо.

— Нормально повязку наложил — в меру туго. Только давно уже, нужно было поменять, смотри как сильно присохло!

— Может, ты ей какой-нибудь укольчик сделаешь, чтобы от крысы ничем не заразилась?

— Да сделаю-сделаю, не переживай. Ой! — она поднимает глаза и встречается со мной взглядом. — Регина, как себя чувствуешь? Голова кружится?

— Нормально. Не понимаю пока.

— Меня Зоя зовут, — она быстро поливает чем-то рану, а потом также быстро перебинтовывает мне руку снова. — Я сейчас уколю тебе кое-что. Ты не волнуйся, я врач, я плохого не сделаю.

Мне кажется, Зоя говорит всё это исключительно в целях успокоения Давида, который почему-то смотрит на меня испуганно. Набрав в старинный металлический шприц лекарство из маленькой стеклянной ампулы, она приказывает Давиду отвернуться, помогает мне чуть наклониться на бок и стянуть штаны…

— Ну ладно, ребята, пойду я. Там Степку нужно шить. И еще, — она почему-то запинается, словно наткнулась на стену. — Женину девушку посмотреть нужно. А там неизвестно еще, как долго Слава с сыном протянет — а-то ведь и в операционную ребенка принесет, с него станется!

Быстро побросав в металлический ящик, наподобие того, какие раньше были у фельдшеров скорой помощи, свои инструменты, она, улыбнувшись мне на прощание, уходит. А я медленно поднимаю глаза на Давида, сидящего на кровати рядом со мной. Я совершенно не волнуюсь о своей руке — это далеко не первое мое ранение, и, зная реалии нашей жизни, уверена, что не последнее тоже. Мне страшно от неопределенности — новое место, где живут, судя по тому, что я недавно видела, тысячи людей. И я здесь — совершенно одна, без привычных, знакомых мне людей, в новых условиях с неясными пока для меня правилами. И этот мужчина — единственный, кому есть до меня дело…

— Мы квиты.

— Что? — он, конечно, не понимает, что я хочу сказать.

— Ну ты, помнится, тоже в обморок свалился, когда меня увидел в первый раз!

— Я-то тебя успел подхватить, а ты — жестокая, позволила мне упасть!

— Хорошо хоть ломом не ударила! Пожалела.

— Ты пожалела? Да это просто я увернулся!

Он помогает мне сесть на кровати — устраивает на подушке, прислоненной к стене. Хотя я, конечно, могу и сама — мне очень неловко, мне стыдно, что ему приходится возиться здесь со мной, когда он, скорее всего, должен сейчас быть со своими друзьями на празднике.

— Та-ак, — на колени ко мне приносится маленький поднос с чем-то очень похожим на суп. — Сейчас я тебя покормлю, а потом ты спать будешь, а мне отлучиться нужно… ненадолго.

— Ды ты иди! Я сама справлюсь, — рот наполняется слюной и я, хоть и вновь сгораю от стыда, но на еду не смотреть не могу. — Там тебя, наверное, ждут.

— Я, вообще-то, в душ хочу сходить! На сегодня я свободен.

Он наполняет ложку и подносит к моим губам, приговаривая:

— Ну что же ты так? Разве можно доводить себя до такого? Почему не сказала мне в дороге, что голодна?

Забыв о гордости и стараясь не смотреть в его лицо, чтобы не видеть жалости к себе, я быстро вбираю в рот содержимое ложки и с невероятным наслаждением проглатываю его.

53. Давид.