Отбор против любви

– Когда я был маленьким, он считал меня наследником. Он говорил мне о том, что он может, рассказывал о собственной власти и упивался ею, даже смеялся, видя, как корчатся от боли другие. Неугодные ему люди заболевали, а я видел, как его невидимые руки впивались в их душу, сжимали ее и заставляли трескаться от такого напора. Он даже на мне это использовал, когда хотел напугать, только я понимал, что больно от этого не мне, и даже не я хочу рыдать – сама Жизнь в ужасе от такой правды. Иногда мне кажется, что она смотрела на меня и пыталась понять, что же со мной делать, а потом решила отступить, остаться шепотом в моем сознании, оставить мне свои глаза, но позволить силе моей матери набрать особую мощь. Уверен, без ее помощи я не стал бы тем, кто я есть, и не смог бы зайти так далеко.

– Думаешь, она будет рада такому исходу? – тихо спросила Альбера, осторожно освобождая руки от рассыпающихся цепей.

– Не будет, но добром и благородством Смерть не остановишь. Вот ты, невинная душа, наивная девочка, просто родившаяся в этой проклятой семье, но что ты можешь? Что ты можешь противопоставить ему?

Альбера не ответила, только послушно сложила руки на своих коленях. Ее разум рисовал ей картины, в которых любой ее шаг превратился бы в глупое «фе», как только она посмеет восстать против деда.

– Когда ты умрешь, меня арестуют, – продолжал Валент. – Король непременно решит разобраться и узнает все, да и я скажу немало. Мой слуга, наивная душа, надеется меня остановить, верит, что смог обмануть, а я ему просто позволил привести сюда всех твоих ребят, а главное, самого министра Солсареса. Тут уже Адерелу не увернуться от правосудия.

– Но зачем меня убивать? – спросила Альбера тихо. – Теперь все узнают правду. Мы можем просто дождаться финала.

– Не можем, – шепотом ответил Валент. – Когда уберут Адерела, на его место встанет Эдерью. Он никогда не станет таким же сильным, как отец, но он непременно превратит тебя в свою игрушку. Он тщеславен, а ты мягкая, как глина, ты ему поддашься. Разве это не так?

Альбера не ответила, только сжала свои маленькие кулачки и с силой стиснула зубы, едва не плача. Он был прав. Ее сила, Жизнь проходящая сквозь нее, делала ее мягкой, податливой и действительно беспомощной перед родными.

– Да и я сам теперь уже чудовище, которому не стоит оставаться на свободе, – продолжал Валент, закрывая глаза и пытаясь услышать шепот Жизни, давно не посещавший его.

– Только Мир этого не хочет, – прошептала Альбера и спрыгнула с алтаря. – Правда Жизни в ином!

Она резко обернулась, чувствуя, что в этот миг она – больше не она, а только проводник, только сосуд какой-то высшей праведной силы, желающей остановить одну мощь и вознаградить другую.

Что-то хлопнуло за ее спиной. Валент вздрогнул и обернулся. Его полукровки, его фамильяры больше не принадлежали ему. Сила магов, которая перетекала к нему, исчезла, а самое главное – ему в затылок дышала сама Жизнь.

Перед ним стояла Альбера с сияющими синими глазами и протягивала вперед руку, а он не мог сопротивляться, понимая, что его душа в ее власти и вот-вот покинет тело…

***

Гарпий вздрогнул, внезапно ощутив, как холодная рука коснулась его ладони. Рядом стоял Колин. Художник был бледен, под глазами застыли глубокие тени, но в самих глазах сияло что-то глубокое. Гарпий назвал бы это знанием, сам не зная, почему в голову приходило это слово.

– Сейчас исчезнет стена, – прошептал Колин едва слышно, убирая дрожащую влажную руку. – Ты должен пойти и вернуть Альбере разум, иначе она может не выдержать, сойти с ума, и никто уже ее не вернет. Только ты один. Тебя она услышит.

Не дожидаясь реакции, Колин моргнул и как слепой, протягивая вперед руки, пошел вперед, чтобы вцепиться в Девила.

– Не мешайте ему, лучше ждите Адерела. Его надо арестовать, прямо тут. Там, – он махнул куда-то вглубь комнаты, – вы найдете бумаги и причины его задержать, а сейчас не дайте ему ничего сделать, заберите артефакт и ограничьте цепями, иначе кто-то умрет или даже все умрут.

Он снова моргнул и пошел куда-то вперед.

– Ты куда? – испуганно спросил Девил, понимая, что мужчина не в себе.

– Мне нужно наружу, – ответил Колин. – Со мной все хорошо. Я скажу то, что должно, и выйду, иначе я тоже сойду с ума. Слышать Жизнь – очень больно.

Его никто толком не понял, но и останавливать не стали, решив, что когда художник выйдет к Теду, тот сможет что-то придумать, по крайней мере, сияние в глазах Колина никому не казалось опасным.

– Гвенделин выберет не тебя, – сказал Колин, остановившись возле Маркуса. – Только не считай это бедой. Будет больно, но это пройдет.

Он сделал еще шаг, а потом ускорился, чтобы встретить слугу Валента и Вильяма с Бернардом.

– Иди и собирай вещи, – сказал он слуге, ткнув старика в грудь. – Если ты хочешь быть со своим господином до самого конца, то просто обязан собрать вещи прямо сейчас. Тебе придется уехать в столицу, а ты, – он внимательно посмотрел на Вильяма, – вернешься на границу. Ты там нужен.