У меня хранятся еще два письма на такой же бумагe, но всe отвeты уничтожены. Будь они у меня, будь у меня напримeр то глупeйшее письмо, которое я с расчитанной небрежностью показал Орловiусу (послe чего и оно было уничтожено), можно было бы перейти на эпистолярную форму повeствованiя. Форма почтенная, с традицiями, с крупными достиженiями в прошлом . От Икса к Игреку: Дорогой Икс , -- и сверху непремeнно дата. Письма чередуются, -- это вродe мяча, летающаго через сeтку туда и обратно. Читатель вскорe перестает обращать вниманiе на дату, -- и дeйствительно -какое ему дeло, написано ли письмо девятаго сентября или шестнадцаго, -- но эти даты нужны для поддержанiя иллюзiи. Так Икс продолжает писать Игреку, а Игрек Иксу на протяженiи многих страниц . Иногда вступает какой-нибудь постороннiй Зет , -- вносит и свою эпистолярную лепту, однако только ради того, чтобы растолковать читателю (не глядя, впрочем , на него, оставаясь к нему в профиль) событiе, которое без ущерба для естественности или по какой другой причинe ни Икс , ни Игрек не могли бы в письмe раз яснить. {57} Да и они пишут не без оглядки, -- всe эти "Помнишь, как тогда-то и там -то..." (слeдует обстоятельное воспоминанiе) вводятся не столько для того, чтобы освeжить память корреспондента, сколько для того, чтобы дать читателю нужную справку, -- так что в общем картина получается довольно комическая, -- особенно, повторяю, смeшны эти аккуратно выписанныя и ни к чорту ненужныя даты, -- и когда в концe вдруг протискивается Зет , чтобы написать своему личному корреспонденту (ибо в таком романe переписываются рeшительно всe) о смерти Икса и Игрека или о благополучном их соединенiи, то читатель внезапно чувствует , что всему этому предпочел бы самое обыкновенное письмо от налоговаго инспектора. Вообще говоря, я всегда был надeлен недюжинным юмором , -- дар воображенiя связан с ним ; горе тому воображенiю, которому юмор не сопутствует .
Одну минуточку. Я списывал письмо, и оно куда-то исчезло.
Могу продолжать, -- соскользнуло под стол . Через недeлю я получил отвeт (пять раз заходил на почтамт и был очень нервен ). Феликс сообщал мнe, что с благодарностью принимает мое предложенiе. Как часто случается с полуграмотными, тон его письма совершенно не соотвeтствовал тону его обычнаго разговора: в письмe это был дрожащiй фальцет с провалами витiеватой хрипоты, а в жизни -- самодовольный басок с дидактическими низами. Я написал ему вторично, приложив десять марок и назначив ему свиданiе перваго октября в пять часов вечера у бронзоваго всадника в концe {58} бульвара, идущаго влeво от вокзальной площади в Тарницe. Я не помнил ни имени всадника (какой-то герцог ), ни названiя бульвара, но однажды, проeзжая по Саксонiи в автомобилe знакомаго купца, застрял в Тарницe на два часа, -- моему знакомому вдруг понадобилось среди пути поговорить по телефону с Дрезденом , -- и вот , обладая фотографической памятью, я запомнил бульвар , статую и еще другiя подробности, -- это снимок небольшой, однако, знай я способ увеличить его, можно было бы прочесть, пожалуй, даже вывeски, -- ибо аппарат у меня превосходный.
Мое почтенное от шестнадцаго написано от руки, -- я писал на почтамтe, -- так взволновался, получив отвeт на мое почтенное от девятаго, что не мог отложить до возможности настукать, -- да и особых причин стeсняться своих почерков (у меня их нeсколько) еще не было, -- я знал , что в конечном счетe получателем окажусь я. Отослав его, я почувствовал то, что чувствует , должно быть, полумертвый лист , пока медленно падает на поверхность воды.
Незадолго до перваго октября как -то утром мы с женой проходили Тиргартеном и остановились на мостикe, облокотившись на перила. В неподвижной водe отражалась гобеленовая пышность бурой и рыжей листвы, стеклянная голубизна неба, темныя очертанiя перил и наших склоненных лиц . Когда падал лист , то навстрeчу ему из тeнистых глубин воды летeл неотвратимый двойник . Встрeча их была беззвучна. Падал кружась лист , и кружась стремилось к нему его точное отраженiе. Я не мог оторвать {59} взгляда от этих неизбeжных встрeч . "Пойдем ", -- сказала Лида и вздохнула. "Осень, осень, -- проговорила она погодя, -- осень. Да, это осень". Она уже была в мeховом пальто, пестром , леопардовом . Я влекся сзади, на ходу пронзая тростью палые листья.
"Как славно сейчас в Россiи", -- сказала она (то же самое она говорила ранней весной и в ясные зимнiе дни; одна лeтняя погода никак не дeйствовала на ея воображенiе).
"... а есть покой и воля, давно завидная мечтается мнe доля. Давно, усталый раб ..."
"Пойдем , усталый раб . Мы должны сегодня раньше обeдать".
"... замыслил я побeг . Замыслил . Я. Побeг . Тебe, пожалуй, было бы скучно, Лида, без Берлина, без пошлостей Ардалiона?"
"Ничего не скучно. Мнe тоже страшно хочется куда-нибудь, -- солнышко, волнышки. Жить да поживать. Я не понимаю, почему ты его так критикуешь".
Александр Иванович Герцен , Александр Сергеевич Пушкин , В. П. Горленко , Григорий Петрович Данилевский , М. Н. Лонгиннов , Н. В. Берг , Н. И. Иваницкий , Сборник Сборник , Сергей Тимофеевич Аксаков , Т. Г. Пащенко
Биографии и Мемуары / Критика / Проза / Русская классическая проза / Документальное