Отчаянный корпус

— Кончайте скулеж! — сказал он с неожиданной властностью. — Мишка, беги за врачом. И запомните: мы ни при чем — женщина увидела мышь и испугалась. Петя, забирай Марью Ивановну и куда-нибудь спрячь…

— Да, да, — сразу оживился Седов, — мы ничего не знаем и ничего не делали, так и доложу.

Хороший он был парень, Витька Седов, особенно не вредничал и ребят никогда не продавал. Правда, очень любил докладывать. В его характеристиках, настоящих и грядущих, всегда будет значиться: целеустремлен, настойчив в достижении целей… Однако цель ему всегда нужно указывать. Иное дело Алишер: тот вовсе не гусарского вида и на парадах может ходить только в середине колонны, зато в неожиданной обстановке никогда не растеряется. Это, можно сказать, его стихия.

Прибежал испуганный доктор. Его усилиями Фулия наконец-то пришла в себя, пробормотала, чтобы все немедленно заняли свои места, после чего ее с величайшей предосторожностью принялись выводить из зала. На выходе она вдруг спохватилась насчет листков с контрольной работой и даже выказала намерение вернуться. Ее дружно успокоили, а Мухин дал громкую команду и с показной ретивостью стал собирать листки, не имевшие большей частью никаких следов работы испытуемых.

— Похоже, у нас нынче нулевой результат, — удивился Мухин, часто придерживающийся спортивной терминологии, — вернее: противник одержал победу за явным преимуществом.

— Но она далась ему нелегко, — заметил пришедший в себя Лабутя.

Мухин поднял его и попросил объяснить, что произошло. Лабутя молча переминался с ноги на ногу. Раскалываться он не собирался. Такая же просьба последовала к Ильину. Однако самый честный и неподкупный тоже молчал. Мухин вышел из себя:

— Вы без пяти минут курсанты, а ведете себя как примитивные чайники. Произошло ЧП, и объяснять его все равно придется, так лучше все рассказать сразу и попытаться погасить инцидент.

— Разрешите доложить, — поднялся Седов, — ее испугала крыса.

— Мышка, — уточнил Лабутя, — мышка бежала, хвостиком вильнула…

Мухин осмотрелся.

— Откуда она здесь взялась? Кто принес?

Ребята почувствовали нечто вроде стыда. Ах, Мухин, Мухин! Знаменитый спортсмен, гордость училища и предмет для подражания многих суворовцев, неужели он не понимает, что задавать подобные вопросы считается признаком дурного тона, тем более отвечать на них?

— Кто принес? — повторил Мухин постыдный вопрос. — Мышь оказалась здесь не случайно.

— В жизни очень часто так случается, — глубокомысленно заметил Лабутя.

— По весне, когда растает снег… — поддержали его раздумья.

Мухин махнул рукой и, схватив пачку листков с контрольной работой, побежал гасить инцидент собственными силами. В дверях он столкнулся с возбужденным Сандимычем. Этот допытываться не стал, сразу набросился с упреками: как могли совершить они такое надругательство?

И снова пришлось удивляться: причина возмущения Сандимыча была непонятной. Разве Фулия не досаждала ему более всех, разве не она явилась причиной злых умышлений, в том числе и сегодняшней контрольной?

— Где же ваше благородство? — восклицал тот. — Сильный всегда оберегает слабого — это закон природы, ему подчиняются даже дикари. Мужчины защищают стариков, детей, женщин. Самым сильным дают в руки оружие и обязывают защищать весь род, племя, народ. Иди, показывай силу, воюй с себе подобными, убивай их, но не поднимай руку на слабого, кто не способен дать сдачи. Зрячий не должен соревноваться со слепым в зоркости — это безнравственно. Здоровые юноши с крепкими нервами не должны пугать крысами тех, кто боится их. Это тоже безнравственно. Боже мой, неужели мы не научили вас такой простой истине?

Ветров не сдержался и бросил реплику:

— А давать примеры из разделов, которые не проходили, нравственно?

— Нет! — тотчас же откликнулся Сандимыч. — К нравственности это никакого отношения не имеет. Я так расхваливал вашу сообразительность, что педагоги решили проверить ее на деле. И вот, вместо того чтобы взять головы в руки и оправдать мои надежды, вы устраиваете недостойную травлю женщины. Как же мне теперь смотреть ей в глаза?

— Вы-то тут при чем? — буркнул кто-то.

— Как это при чем? Лейбниц, великий математик, считал, что всякий нормальный человек, являющийся свидетелем неприличного поступка, должен сам испытывать чувство стыда. Сегодня мне стыдно…

— Разрешите доложить? — поднял руку Седов. — Перемена кончается, нам нужно идти на следующий урок.

— Да, конечно, — вздохнул Сандимыч, — учитесь дальше.

Следующий урок проходил на редкость спокойно. Придавленный случившимся класс размышлял и искал выход из положения. Физик, не привыкший к такой обстановке, начал заикаться и путаться, его оптические приборы забарахлили и перестали отражать свет так, как требовалось. Пока он с ними возился, произошли события, изменившие ход этой истории.