Отче наш

«Нет, Степа, ты ничего не понимаешь. Совсем не о том мои думы, и как далеки твои слова от тех, близких сердцу, которые говорил недавно кудрявый ласковый человек с участливым, понимающим взглядом темных глаз. Он словно знал, что хотелось услышать мне, а ты вот — не знаешь…»

Лушка останавливается.

— Домой мне надо…

— Как хочешь.

Они медленно идут обратно.

Почти у самого дома Лыжиных, обогнав Степана и Лушку, у края дороги останавливается милицейский мотоцикл.

— Эй, девушка! Иди-ка сюда, — зовет Москалев.

Она шагает с тротуара в канаву, и Степан догадывается, что милицейский сержант о чем-то спрашивает ее.

— Ну, конечно, верно, я же за это расписалась.

— Хорошо, хорошо, — уже громче говорит сержант, свертывая бумагу и пряча ее в планшет. — А где сейчас этот Макурин? Дом у них на замке, нет никого.

Услышав знакомую фамилию, Степан настораживается.

— А зачем вам Макурин?

Москалев окидывает его быстрым взглядом, ничего не отвечает, переводя глаза на Лушку.

— Не знаю, — пожимает плечами она. — Хозяйка на базаре, наверное.

— Слушай, сержант, — сердито крикнул Степан. — Зачем вам Макурин? Я работаю в его бригаде.

— На шахте? — оживляется Москалев. — Ну, ну… Не знаешь, где он?

— Дружинником он с ребятами на базаре. Постойте, постойте!.. Вы что — насчет ее брата? — Степан кивает на Лушку. — Разве Андрей тут виноват? Что за ерунда?

Побледневшая Лушка отводит глаза.

— Луша! — окликает ее Степан.

— Ну чего? — тихо отзывается она.

— В чем дело? — упрямо допытывается он. В глазах его — подозрительность и недружелюбие, и это настраивает враждебно и ее. Лушка, сжав дрожащие губы, властно перехватывает его взгляд и говорит голосом злым и решительным:

— Нас было только двое и… Василек утонул из-за него, от этого я не откажусь.

И почти бежит к воротам своего дома.

— В общем, хулиганил на озере ваш Макурин, — назидательно замечает Москалев. — Девушка аппетитная, так сказать… — цинично мигает сержант, усаживаясь в машину.

Мотоцикл взревел, обдав Степана облачком жирной синей смеси непроработанного горючего. Дым рассеивается, мотоцикл с молодцевато сидящим Москалевым летит уже на повороте к автостанции.

«Брехня все, брехня… — смотрит вслед ему Степан. — Надо предупредить Андрея обо всем!..»

8

Кораблев, бесцеремонно рассекающий движущуюся во всех направлениях толпу, то и дело исчезает в ней. Один раз он приводит остроносенькую, быстроглазую женщину, что-то горячо объясняющую ему, и кивает Андрею.

— Заядлая спекулянтка. Этими женскими штучками… как они по-научному называются — бюстгальтеры, что ли? Полная пазуха у нее. Ну-ка, показывай! — приказывает он женщине. — Пусть старшой посмотрит, а там Пахомчик отведет тебя, куда надо.

— Ребятки, да я сама их купила! — убеждает остроносенькая, улыбаясь поочередно Андрею, Кораблеву и Лагушину. — Перед тем, как подошел молодой человек.

— А ну, а ну! — шагает к ней Кораблев. — Сколько у тебя их там? Семь штук? Зачем же столько покупать?

Андрей не удерживается от улыбки.

— Отведи, Пахом, в отделение.

Женщина воровато оглядывается:

— Ребятки, может… На бутылочку только и наторговала-то, потом могу еще дать.

Кораблев прищуривается:

— Чего, чего? Да я тебе такую бутылочку пропишу, что… Запомни, тетка, что мы тебя вместе с потрохами можем купить на нашу шахтерскую-то зарплату. Это ты своим друзьям-спекулянтам, которые честной работы боятся, предлагай! Веди ее, Пахом, нечего рассусоливать!

— Вон ты какой, милок! — шипит женщина, зло поглядывая на широкоплечего Кораблева. — Ладно, встретишься с нашими ребятами на узенькой дорожке!

— Иди, иди! Твои ребята в шахту не полезут, а больше-то мне с ними и встречаться негде.

И снова исчезает куда-то, едва отходят Пахом с женщиной, но тут же появляется, потянув Андрея за рукав:

— Пойдем-ка, там барышника солидного заметил я. Шифоньер продает.

Они протискиваются сквозь толпу, к ним присоединяется оказавшийся случайно невдалеке молоденький милиционер, которого Кораблев заинтриговал одной фразой:

— Пошли барыгу ловить, — и тут же двинул, указывая вперед: — Вот он…

Андрей невольно вздрагивает: «Григорий».

А Леня Кораблев уже крутится возле Григория, завел о чем-то с ним разговор, тот снисходительно посмеивается, но, увидев приближающихся милиционера и Андрея, гасит улыбку и громко говорит Кораблеву:

— Не знаешь ты, где ловить спекулянтов-то. Аль, думаешь, полезут они открыто торговать на толкучке? Свой, собственный шифоньер-то продаю, дружок. Могу даже домой повести тебя, сам убедишься. Жинка-то в больнице, вот деньги и нужны стали. Больному человеку сам знаешь, картошку в мундирах не понесешь, а разные там варенья да соленья.

И адресуется больше, пожалуй, к милиционеру, безмолвно вставшему рядом.

— Да вот он подтвердить может, — шагает Григорий к Андрею и дружелюбно протягивает руку: — Здорово, Андрюша… Не понял, видно, твой товарищ-то, что свое, кровное продаю, но ты-то знаешь ведь. Закуривай… Да и ты, друг, закури, — протягивает он пачку Кораблеву, все еще недоуменно переводящему взгляд с Андрея на Григория. — Не даст соврать Андрюша-то, вот и спроси у него.