Отче наш

— Ну, ладно, — говорит милиционер. — Пошли, ребята. Тех, которые свое продают, потому что деньги вдруг оказались нужны, мы не трогаем, на то она и толкучка существует.

И уходит от них, зорко посматривая по сторонам, за ним тянется и Леня Кораблев, извиняюще пожимая плечами:

— Осечка, значит, вышла.

Григорий удерживает Андрея.

— К свадьбе готовишься? Надо, надо, брат. Я вам в подарок с Любкой такой шифоньерище отгрохаю — ахнут все! У меня уже и фанера заготовлена.

И Андрей догадывается, что шифоньер вовсе не из комнаты Григория, а изготовлен, конечно, специально для продажи.

— Слушай, Григорий, хоть ты мне и… не чужой вроде человек, но придется…

— Андрей, Макурин!

Встревоженный Леня Кораблев увлекает его в сторону от Пименова.

— Пахом сюда идет с каким-то сержантом, — вполголоса торопливо говорит он. — И тот милиционер, что с ним был сейчас… В милицию тебя хотят забрать, я услышал, как они между собой переговариваются и — сюда…

— Меня?!

И тут замечает милицейского сержанта. Тот глазами указал Лагушину на Андрея:

— Этот?

Пахом намеренно громко отвечает:

— Ну, это и есть наш бригадир Макурин. Слушай, Андрей, тут ищут тебя зачем-то…

Москалев строго перебивает его:

— Можете быть свободны, товарищ дружинник! А вы, Макурин, следуйте за мной.

— Зачем? — коротко спрашивает Андрей, перехватив любопытный взгляд того милиционера, что разрешил Григорию продавать шифоньер.

— К начальнику отделения, он объяснит…

…Долго ждал Степан Игнашов в приемной у капитана Лизунова выхода Андрея, и наконец терпение его истощилось.

— Слушайте, — снова обращается он к старшине, — мне надо увидеть начальника! Понимаете, это очень важно… Доложите ему.

— По какому вопросу вам надо начальника? — поинтересовался дежурный. — Толком скажите.

— По делу Макурина…

— Ну вот — так бы и сказали.

Старшина поднимает трубку.

— Товарищ капитан, по делу Макурина… Слушаюсь…

…Капитан Лизунов оглядывает Степана и предлагает присесть. По растерянному виду Андрея Степан понимает, что дела того плохи. Мужчина в штатском что-то быстро строчит на бумаге.

— Ну, в чем дело? — спрашивает Лизунов. — Только поконкретнее и покороче.

Степан передает им то, что узнал он от Лушки, когда она прибегала к нему, вся в слезах в общежитие.

Уже в середине рассказа Лизунов и штатский переглядываются, затем капитан, продолжая слушать Игнашова, придвигает к себе лист показаний Андрея.

— Хм… Занятно. На макуринские показания похоже… Вы, — остро поглядывает он на Степана, — друзья с Макуриным?

Степан мнется.

— Да как вам сказать… В одной бригаде работаем, вот и все.

— Он что, попросил вас прийти сюда, да?

— Ну, знаете… — вскакивает Игнашов.

— Видите ли, уважаемый товарищ, — ласково улыбается Лизунов. — Повышенная нервозность иногда нас подводит… Спокойней надо… Кстати, а эта девушка, Лыжина Луша… Почему именно вам сказала, как вы утверждаете, правду?

— Как почему? Мы… дружим с нею, она… поделилась со мной.

— Вон как… — протянул капитан, постукивая пальцами по столу. — Значит, вам, стало быть, она сказала одно, а до этого участковому Москалеву сказала другое и почему-то об этом умолчала, с вами, как с другом, не поделилась. М-да, — произносит он. — Ну вот что, друзья… Мы тут кое-что сами уточним, а вы шагайте. Кстати, Макурин, по первому нашему требованию вы обязаны явиться. За пределы города выезд вам, так сказать, запрещается…

Едва за ними закрывается дверь, Лизунов смотрит на следователя, не в силах скрыть грубоватой усмешки.

— Вот ты, Каминский, институт юридический кончаешь, заочник, так сказать… Твое мнение какое? Только быстро, в дебри не влазь…

Каминский замыкается в себе, собирая в стопку бумаги допроса:

— Следствие покажет, — спокойно произносит он. — Еще же ничего фактически не известно. Девушку эту не допросили, обвинение-то от нее исходит…

— А ты наперед прикинь, без всяких дамочек-девочек, а? Не можешь? А я заранее говорю: влипнет Макурин, если поведет себя так, как сегодня. Ни бе, ни ме! Разве так защищаются?

— Странная логика…

— Ничего нет странного! — горячо перебивает Лизунов. — Я их видел, таких «мекальщиков», сами себя запутывали, даже лишнее наговаривали. И бац! — испекся человек…

Каминский внимательно смотрит на офицера.

— Не спорю, капитан, так было… С этим я не спорю, — еще раз говорит он. — Но согласитесь со мной. Теперь… Я подчеркну это слово. Теперь наша задача — не запутывать людей, а распутывать преступления. Если оно произошло. Вот вы говорите: «Макурин может влипнуть». Значит, вы признаете, что он может и не влипнуть, так? И лишь по той причине, как он поведет себя на следствии. А я с этим не согласен! Пусть институт и не нравится вам почему-то, я уловил это, но нас там сейчас не этому учат.

— Чему же? — гасит улыбку Лизунов, скользнув холодным взглядом по суховатой невысокой фигуре Каминского. — Я ведь университеты не кончал, своим горбом службу щупал.

— Многому, Юрий Борисович, — и Каминский медлит, раздумывая. — Идут разговоры, например, у нас там об ответственности наказывающего за судьбу наказуемого. Странно на первый взгляд, не правда ли?