Солнце уходило в горизонт. Беллерофонт, прежде чем забрать вещи из отчего дома, решил навестить родителей. Выйдя с автобуса на окружной дороге, молодой человек быстро пошел вдоль реки по направлению к кладбищу. У реки вовсю шло приготовление к народному празднику. Даже возводились новенькие пластиковые места для зрителей, а загон огораживался символическими муаровыми лентами-цепями.
- Ого! Большие шишки ожидаются. Похоже, что ждут Самого.
- Как всегда зришь в корень. - И толстяк так наподдал по одному из стульев, что его порывом ветра унесло в реку.
- Ну да, тебе можно, ты невидимка.
- А тебе кто мешает устроить здесь заворот кишок,- подкинув в воздух еще пару стульев, смеялся толстяк.
- Не поможет.
- Понимаю и сочувствую. Что нечистым серебром обложенный глиняный сосуд, то пламенные уста и сердце злобное.
- Мерзость для праведников - человек неправедный, и мерзость для нечестивого - идущий прямым путем.
- И это говорит Дориан Грей.
- Сейчас будешь в реке вместо стула.
Толстяк стал в позу декламатора:
Наша Таня громко плачет,
Уронила в речку мячик.
Тише, Танечка, не плачь,
А то будешь там, где мяч.
А вокруг усердно резвились распорядители и рабочие. Возводили в центре поляны огромный кострище, как для аутодафе, по периметру круга - костры поменьше. Ставили огромный столб с колесом на верху и спускающимися с колеса вожжами - качели. У реки поднимали, украшенное венками чучело. Предприимчивые селяне и поселянки раскладывали в палатках травы на любой вкус и цвет, а продавцы потребкооперации вынимали с подъезжающих фургонов тонны снеди. Разгул обещался быть изобильным, но в той же мере и скоромным. Напротив виб-трибун. метров так с полусотню, возводили помост для лицедейства, естественным задником выступала река, на которой готовилась флотилия плотиков с венками. По расчетам устроителей всем славянским бонзам должна быть оказано и подобающее величие и трепетное почтение. Но, повторимся, праздник сулил быть преобильным, но трезвым. На что славянские боги реагировали с затаенной обидой однозначно, но это учредителями праздника в расчет не бралось, - форма главенствовала.
Навстречу попалась странная процессия: карабинеры и молодые люди в штатском, кое-кто изрядно перепачкан, и все они устало брели по направлению к селу, где у здания общепитовского заведения стояли на приколе машины с мигалками. Метрах в ста за процессией шел понурый человек в берете и кирзовых сапогах и с посохом.
Поравнявшись с молодым человеком, мужчина в берете внимательно всмотрелся в идущего, перевел взгляд на то место, где стоял толстяк-невидимка, еще раз глубоко взглянул на красавца - и пошел в сторону очистных сооружений, широко замахивая палку перед собой. Цивильный костюм, заправленный в кирзачи, импозантно смотрелся под беретом художника.
Грейдер вызвал однозначную улыбку у мага. Следы присутствия Марены на столь грозной технике и видения ночных катаний богини, вызвали такой шквал смехотворного заряда, что содрогаясь от подступивших колик, провидец залез в открытую кабину трактора, уселся поглубже в мягкое сидение и стал, как в детстве, воображать невообразимое. Еще бы несколько мгновений и от кладбищенского антуража остались бы ножки да рожки, но толстяк встал на защиту усопших, заехав гидравлическим рычагом под ребра сорванцу. Сорванец тут же превратился в грустного молодого человека с печалью во взоре - на него смотрели скромные кресты его родителей. Так они и смотрели друг на друга: сын, который постиг потусторонний мир, но не знал, как жить, и его родители, которые уж точно бы знали, как жить, но уже не могли.
И тут у грейдера объявился, а потом быстро исчез в зарослях дикой черемухи огненный бог Сириус.
"Ходят тут разные, - оставаясь в вечности, краем глаза подумал маг, - потопчут грядки. А причем тут грядки? Какие грядки? А кто ходит? Где ходит? О чем это я? Огненное божество померещилось, а что я знаю про них, кроме названий. Да. Вот так живешь, а глядь, к тебе на могилку сам Сириус и заглянет. Эх, боги, боги! Дальше то Второго неба вас и не пускают.
Ага... Второе небо есть сосредоточение всех земных богов - "героев неба", которые в Великой битве не встали ни под чьи знамена. Небеса с шумом свернутся в свиток, и не будет уж больше "героев неба" никогда, даже имен их не останется в Книгах. И Смерть и Жизнь вычеркнули вас навсегда!"
27