Отче Наш (СИ)

- Надо, Флоксик, надо, а то богатства в доме не будет. Да и здоровья надо попросить, и чтоб как у людей всё! Три раза по традиции надо прыгнуть. Эй!? кто меня под руки держать будет? Красавцы! Взяли, да платье осторожно, уроды. Держите, потом с вами рассчитаюсь.

И пошли невесту через костерок жиденький да жалкий такой таскать. Охватили сильные руки атлетов с обнаженным торсом - и пронесли над чуть заметным пламенем и поставили. Развернулись да снова взметнули невесту под возгласы и улюлюканье пьяных зрителей, под сальные шуточки да скабрезные прибауточки. Да снова опустили белую и сияющую невесту на твердую земельку.

Ярила наблюдал, наливаясь ярким предчувствием оргазма; богини и свита сияли бледнотою лиц, что отражало наивысший восторг духовных испражнений. И над всем этим торжеством стояла красная луна, покрытая белыми плямами невидимых облаков.

И встрепенулась вдруг невеста. И освободилась от объятий парней, и подняла подол повыше и еще повыше, а про шлейф забыла, и разбежалась и с криком: все как у людей! подпрыгнула в воздух. И встревожила угли и блеснул язычок пламени и ухватился за шелковые кружева и обнял невесту во мгновение...

38

Вокруг церкви стояли зрители и комментировали.

- Вот если бы каменная была, то не так быстро сгорела бы.

- А тебе что, жалко? Попы новую отстроят.

- Да, попов на наш век хватает.

- А толку то что? Народ яко злыдни.

- Это точно. Пойти, пивка попить, а то смага мутит.

- Тебе бы зенки залить, а у людей такое горе.

- Ну, поплачь, а вдруг потушишь.

- А она подол поднимет, да как даст со всех щелей, вот и конец пожару.

- Ты мою бабу не тронь. Я сам ее трону.

- А кто тебя спрашивает!?

- Ой, смотрите!

И было на что посмотреть. Ворвался ветер, закружился водоворотом над пожарищем, а потом выхватил головни и угли и стал раскидывать вокруг. Упали головни на поповский дом, и пошел дом вспыхивать да гирляндой новогодней искриться в черное от звезд небо. Вышел на крылечко поп с попадьей, с чемоданом да сумками и не оглядываясь пошли из двора. А пока народ стоял в замешательстве, загорелась соседская банька, чей то гаражик, усадебка, коттеджик. Колыхнуло пламенем из конца в конец и зарделось разными оттенками,- кто какой огнестойкой пропиткой пользовался, таким цветом и горело.

Пожарные расчеты, прибывшие по тревоге, по приказу сверху окружили по периметру керосиновый заводик и готовились к отражению стихии. Вызванные с других районов пожарные расчёты застряли в пробке на выезде из города. Пятница. Уикенд. Праздник.

Гуляющие на празднике бросились в предместье, по лороге снося все на своем скорбном пути. Плакали дети захлебывающиеся от пыли и жара, кричали женщины, метущиеся в легкой праздничной одежде среди копоти и рева огня. Мужики спасали имущество. На воздух взлетела электро подстанция. Свет, связь и вода исчезли бесследно. Стали взрываться автомобили. Среди людей метались очумевшие дворовые и породистые коты и собаки. Куры и другая нехитрая живность нашего времени упорно рвалась на свободу из сарайчиков, но путь был один - на Пятое небо.

У единственного источника воды, колодца - журавля, собирались люди. Церковь и поповский дом быстро сгорели и не давали много жара. Люди черпали воду, пили, обливались и шли искать своих и имущество. Свадьба. Потеряв навсегда невесту и отца невесты пыталась общей массой отбить от пожара и бунгало эстета и дом пионовых. которые стояли забор в забор. Но большое количество мертвой воды и жажда задержали на некоторое время борцом, и этого времени хватило огню завладеть и элитным коттеджам и утонченным бунгало.

К Пионову пробрался посыльный и передал распоряжение сверху. Пионов, как единственно значимая должность в сложившейся обстановке, стал организовывать штаб спасения до приезда высокопоставленных чиновников. Нетронутым огнем оказалось двухэтажное кирпичное здание культуры, там и разместили штаб. Выставили по периметру карабинеров и приказали никого не подпускать к зданию. Женщины вначале приводили детей и просили их подержать, пока они будут пытаться что-нибудь спасти, но карабинеры выполняли приказ. Пионов часто подходил к окошку и пристально смотрел на кольцевую дорогу, по которой должен проехать чуть ли не сам канцлер. Женщин и детей он видел, и сердце его как то все такие замирало и хотелось помочь, но служебный долг был превыше эмоций. Инкрустированный баннер на лацкане пиджака кровоточил слезой в огне пожарищ, заставляя входящих подтягивать тело и застывать смирно, как при исполнении гимна.