Отчий дом

Вместе они составляли довольно внушительную пару. Кудлатый, похожий на какую-то птицу Николай, со следами краски на лбу, в куртке меховой и свитере, откуда выглядывал, топорщился конец ворота, белоснежный, накрахмаленный. И Василий — в сером долгополом распахнутом пальто, тоже похожий на птицу, — подергивающий плечом. Ему всегда было тесно в одежде, а напяливал он на себя, отправляясь на прогулки, множество, так как не знал, куда попадет — то ли в жар, то ли в холод, и, может, не на один день, — а потому надевал и свитер, и рубашку, и пиджак… А в карманах у него помимо денег, записных книжек, карандашей всегда находились сетки-авоськи (авось да небось).

— Ты, я вижу, в маскараде, — говорил Николай, довольный сегодняшним днем, встречей с другом, всем. — И вид у тебя определенный. Не знаешь, куда и путь держишь? Пошли со мной, надо бумаги накупить, того-сего… Вот еще где бы пленки отыскать, знаешь, такой пластмассовой, прозрачной — зелень покрывать?

— Это с какой же стати тебе зелень покрывать? Что-то ты чудишь, Николенька, или неудачно шутишь… Что за чушь, какая пленка?

— Да это все с той стати, дорогой Василий Иванович, что я в деревню собирался. Слышал обо мне, что я отчасти дер-ревенский житель?

— Отчасти слышал.

— Ну так вот. И нечего усмехаться, ты ведь у нас тоже только отчасти житель городской. Можешь понять, что без подарков, причем деловых, туда не приедешь, как-то, знаешь, брат, стыдно, не ехать же с пустыми руками в деревенские пространства…

— С пустыми-то руками и на улицу не выйдешь. А ты, стало быть, решил парнички завести — огурчики, помидорчики…

— Да не я, говорю же тебе, крестьянству в подарок, соседям, знакомым… Но и я ведь не отстаю, вот в чем дело. Мысль твоя в общем верна — огородик хочу посадить. Да что говорить, поехали со мной, — вдруг предложил Николай. — Ты ведь ко мне так и не выбрался: приеду да приеду, а и нет тебя. Где пропадал всю зиму? За своей грядой?..

— Да, в деревне был.

— Вот тебе на! Зимой-то?!

— И к тебе собирался и даже отправился…

— Ну и чудак!

— Пошел на лыжах, да не дошел, испугался чего-то. Не зверей, не леших, а может быть, одиночества своего в тех чащобах… Наткнулся на лесную сторожку, давно, видимо, там никого не было, переночевал, а утром не решился дальше идти, обратно вернулся по своему же следу. Себя уговорил, что тебя там все равно нет.

— А меня и не было. Я зимой в деревне не живу. Морока с дровами, с едой, да и кто же поедет со мной зимой-то, а один я не люблю, ты знаешь.

Лет девять-десять назад Николай решил купить дом в деревне, чтобы было куда податься летом. Василий к тому времени уже подолгу засиживался в деревенских пространствах, под Костромой. И как-то предложил Николаю съездить к ним, может, приглянется. Но поездка не состоялась, какие-то дела задержали Николая в Москве. И после он не собрался, а получив письмо от Василия из деревни с предложением приехать, снова тянул-тянул свои городские дела и дни, а когда поехал, уже не застал Василия. Решил отправиться в сторону Чухломы и далее до Солигалича. Но поездка не пошла впрок, Николай не нашел своего места. Вернулся осунувшийся, сердитый. И, находясь в безделье: работа не шла, настроение было мерзкое, — целыми днями валялся, никуда не выходя, как будто был тяжело болен. Читал одну книгу за другой, кусками, отрывками, бросая их тут же у дивана. Приходила с работы Нина, его жена, нагруженная сумками с едой, спокойно, терпеливо кормила его и собаку Тимку, терьера, и спешила к друзьям или к матери, где жила ее сестра с мужем. Там были дети, там тоже нужна была помощь. Да, с собакой он гулял на рассвете и поздней ночью. «Ты скоро придешь?..» — спрашивал он, и в глазах у него была тоска. «Скоро, скоро», — отвечала Нина и уходила, а когда возвращалась, он уже спал.

В один из дней он взял с полки книгу и не стал, как обычно, перелистывать, не стал бросать, все читал и читал — то «На горах», то «В лесах». Это был Мельников-Печерский, давно как будто знакомый ему, но вот… И Николай вроде проснулся. Запахло красками, появилось желание работать. Он уехал на Ветлугу, положив в рюкзак краски, бумагу, картон и Печерского. Была зима, время особое в деревенской жизни. Пробыл Николай там недолго. Но вернулся как будто другим человеком. А на следующее за той зимой лето купил в тех местах дом.

И то, о чем они теперь с Василием говорили, бредя по бульвару, имело длинную историю. Ту далекую местность и дремучий лес, что разделял их деревенские жительства, две области, окраинные пространства, и как они не могли добраться друг к другу, хотя не раз забредали в эти урочища по малым рекам. Там был водораздел, там были болота, чащобы… Что бы еще такое придумать, чтобы найти оправдание, почему и как они не могли соединиться там, в той их жизни?