Отчий край

С тех пор как Пронька был устроен в школьный интернат, у Семена жила и хозяйничала безродная старуха Ульяна Тестова. Когда Семен вошел в дом, Ульяна спала на лежанке в валенках и сером рваном полушалке. За ночь дом сильно выстыл. Окошко в кухне и обитая соломенными жгутами дверь были обметаны инеем, в сырых углах гнездилась сумрачная темнота.

Невыносимо гнетущей и тягостной показалась вдруг Семену обстановка, в которой он жил и с которой давно смирился. Почти с отвращением взглянул он на свою деревянную кровать, застланную серым солдатским одеялом, на низкий прогнувшийся потолок, на мокрые от сырости стены.

Ульяна проснулась и стала жаловаться на ломоту в ногах. Она хотела было слезать с лежанки, но Семен велел не беспокоиться и лежать. Он сходил за дровами, затопил сложенную осенью рядом с русской печью плиту, поставил на нее чугунок с водой и пошел поить коня. Напоив коня, он насыпал ему в корыто овса и сразу же принялся разметать снег. Сейчас он не мог оставаться в бездействии. Все время ему хотелось двигаться, что-то делать, думать и ликовать втихомолку.

Воткнув метлу и лопату в кучу снега, вернулся он в зимовье. Вода в чугунке на плите весело бурлила, дрова в печке жарко пылали и потрескивали. Семен достал из сундука чистое полотенце, тщательно побрился и долго умывался ледяной водой из жестяного умывальника.

Напившись вместе с Ульяной крепкого чая, он решил, что лучше всего ему сейчас заседлать коня, закинуть за спину винтовку и ехать куда глядят глаза.

По широкому, накатанному до блеска зимнику поскакал он в верховья Драгоценки. День был морозный и солнечный. Ослепительно сверкали на солнце белые сопки, голубым огнем горели снега на равнине, на кустах и одиноких деревьях лежал мохнатый снег. Из лесов на севере летели к поселку в одиночку и парами вороны, простуженно каркая на лету. Стайки красногрудых клестов взлетали с зимника, где кормились просыпанным кем-то зерном. Ядреный морозец щипал Семену щеки, встречный ветер вытачивал из глаз невольные слезы. Но он не замечал и не чувствовал этого.

Оставшись наедине с собой под высоким, холодно голубеющим небом, под зимним неласковым солнцем, Семен снова и снова пытался разобраться в том, что произошло.

«Неужели она меня любит? – размышлял он, хмельной и счастливый, не видя увлеченно мышкующей недалеко от дороги лисы. – Да разве я ровня ей? Она грамотная, она людей учит. А я кто такой? Ведь меня до гражданской войны все, кому не лень, Сенькой звали. Другого имени мне не было. Вон сколько лет обделяла меня жизнь, а тут взяла да и расщедрилась. И как расщедрилась! Нашла такую любушку, что можно ума рехнуться».

Он ударил коня нагайкой, гикнул и помчался вскачь, упиваясь снежным простором и ветром, жгучим раздумьем и буйным желаньем, какого до сих пор не знал и не ведал. Сорвав из-за плеча винтовку, он на всем скаку расстрелял заложенную в ней обойму.

Привела его в себя потная конская шея, от которой валил сизый пар. Тогда он сразу услышал тяжелое дыханье взмыленного коня и скрип снега под его копытами. Семен остановился, обругал себя дураком и начал виновато и ласково трепать коня по мокрой шее.

И тут внезапно пришла ему в голову заставившая его вздрогнуть мысль. Он вдруг подумал, что виновато во всем вино. Может, будь Людмила Ивановна трезвой, никогда бы не случилось того, отчего теперь безумствует и ликует Семен. Может, сейчас она проснулась, вспомнила все и раскаивается, клянет и ругает себя. Когда они расставались, Людмила Ивановна велела ему идти и хорошенько подумать обо всем. Уходя, он спросил, как же теперь у них будет, и тогда она сказала ему, что разговаривать об этом не время. У нее болит голова, ей смертельно хочется спать. Пусть он лучше приходит к ней вечером. Но потом вдруг передумала и сказала:

– Нет, лучше приходи через три дня. – И выпроводила его за дверь.

«Прогнала она меня, а я и не сообразил тогда этого. Ясно, что не придала она этому никакого особенного значения. Три дня ждать… Не похоже что-то на настоящую любовь?»

Это было так страшно и больно, что Семен круто повернул коня назад, безжалостно стегнул его и поскакал в поселок. Он решил сейчас же поехать к Людмиле Ивановне и попросить ее честно сказать ему, что такое было с ними.

Вернувшись, он увидел полные народу улицы и вспомнил, что сегодня воскресенье. Это сразу охладило его, и он поехал дальше шагом, здороваясь со стариками, парнями и девками, катающими на дороге бабки. А когда увидел, что с бугра у школы катаются на коньках и в санках школьники, он повернул коня домой.

«Ладно, – сказал он про себя. – Приеду через три дня. Как-нибудь вытерплю, а там поговорим, разберемся, что к чему».

Зарекся и не вытерпел. В тот же день поздним вечером он стоял на школьном крыльце и осторожно стучал в дверь. Ему открыла сама Людмила Ивановна. Она испуганно вскрикнула, потом на одно мгновение припала к нему и сказала:

– А я решила, что ты не придешь, и жалела… Почему так поздно?

– Не хотел никому на глаза попадаться.

– Это правильно, – согласилась она. – Нам надо быть очень осторожными.