Отчизны внемлем призыванье...

Впрочем, был на закате жизни Муравьева-Апостола еще один прискорбный факт. Во время коронации в Москве Александра III царя приветствовало московское дворянство. Увидев на груди парализованного глубокого старика Георгиевский крест, император милостиво остановился и стал расспрашивать: кто он и за что получил Георгия? Александр приятно удивился, узнав, что перед ним герой 1812 года и крест получен за сражение при Кульме. Растроганный демагогическим вниманием, старец не выдержал, заплакал, упал на колени и поцеловал руку императора.

Родственники (прежде всего Софья Никитична Бибикова) были шокированы поступком Матвея Ивановича и не могли этого ему простить. Но опять же, увы, то, что писалось и делалось в 90 лет, на наш взгляд, не имеет никакого отношения к характеристике общественно-политических взглядов декабриста: как личность Матвей Иванович тогда уже не существовал…

Муравьев-Апостол прожил долгую мученическую и славную жизнь. И вспоминая важные вехи этой жизни, нельзя не упомянуть, что он знавал Пушкина, хорошо был знаком в 70-е годы со Львом Толстым, в 50–60-х годах в Твери встречался и беседовал с М. Е. Салтыковым-Щедриным, лично контактировал с Ф. М. Достоевским.

О посещении Толстым декабриста уже шла речь. Но вот еще весьма любопытная заметка.

В политическом памфлете «Стыдно» в 1895 году Толстой вспоминал о старом декабристе, что он считал, «как и его брат, и все лучшие люди его времени (выделено мною. — Н. Р.), телесное наказание постыдным остатком варварства, позорным не столько для наказываемых, сколько для наказывающих…»[264].

Не менее интересно узнать об отношениях Муравьева с Достоевским и к Достоевскому. Воспитанница Матвея Ивановича, уже упомянутая нами Сазанович, переписывалась с Анной Григорьевной Достоевской еще при жизни писателя и декабриста, поддерживала с ней знакомство и после смерти того и другого.

16 июня 1879 года Сазанович пишет Достоевской из Москвы от своего имени и от имени Муравьева: «Мы ждем с нетерпением продолжения „Карамазовых“ и „Дневника“. Последний особенно был бы полезен в данное время. Мы глубоко уважаем Федора Михайловича за его определенность и честность убеждений»[265].

Судя по содержанию письма, Достоевские хотели получить декабристские материалы, но Сазанович, жаждущая услужить Анне Григорьевне, с огорчением сообщает: «…Я еще могу много достать писем наших, но пока Матвей Иванович на них скуп»[266].

После смерти М. И. Муравьева-Апостола Сазанович засыпает Достоевскую письмами декабристов и просит их продать М. И. Семевскому. Она без конца повторяет при этом, что очень непрактична. В конце 1880-х годов переписка между женой Достоевского и Сазанович обрывается…

Сопоставляя опубликованное с неопубликованным, изучая рукописи декабриста, вникая в их смысл, мы еще раз приходим к выводу, что факты жизни Матвея Ивановича Муравьева-Апостола, одного из характерных деятелей первого этапа революционного движения, принадлежат политической истории России 50–60-х годов XIX века. Но не только ей. Они связаны и с историей русской культуры этих лет.

Литература 50–70-х годов в лице своих самых выдающихся представителей также имела прямое отношение к этому замечательному человеку: гражданину, патриоту, борцу.

Последний из декабристов

Вот люди — и каторга не сломила их!

(Из частного письма)

Петр Николаевич Свистунов умер на заре пролетарского движения, в 1889 году. Был вьюжный февраль, мела поземка, с московского Девичьего поля на кладбище Алексеевского монастыря двигалась унылая процессия: дочь декабриста, его внук — гусарский офицер, несколько знакомых сопровождали тело…

За год до смерти Свистунов оставил в альбоме Михаила Ивановича Семевского лаконичный автограф: «П. Н. Свистунов — последний из декабристов».

Либерал Семевский счел трагически неудавшейся жизнь этого в молодости красавца кавалергарда, происходившего из петербургской аристократической семьи. В некрологе, посвященном Свистунову, он с искренней горечью замечал: «Воспитанник иезуитов, блестящий некогда представитель гвардии и высшего русского общества эпохи Александра I, человек богатый, с отличной предстоящей ему карьерой — Петр Николаевич Свистунов, увлеченный потоком идей своего времени, вошел в тайное общество и погиб в водовороте декабрьской смуты 1825 года»[267].

После этой, по мнению Семевского, общественной смерти Свистунов, однако, прожил еще 64 года.