Отчизны внемлем призыванье...

Но вот, идя по следу декабристов, возвратившихся после амнистии из Сибири, мы вдруг неожиданно обнаружили новый документ: два письма Розена — автора мемуаров — к самому поэту. Они подтверждают личные встречи Некрасова с декабристами, свидетельствуют о большом почтении, с которым относился дворянский революционер Розен к певцу нового революционного поколения. В письмах содержится подробный рассказ о мытарствах, кои претерпел мемуарист, пытаясь напечатать свои воспоминания, там же благодарность за внимание к его выстраданному многолетнему труду.

«Милостивый государь Николай Алексеевич! — писал 28 мая 1875 года Розен Некрасову. — Товарищ мой, Михаил Александрович Назимов, сообщил мне Ваше предложение относительно напечатания моих записок Декабриста в Ваших „Отечественных записках“ отдельными главами, а потом отдельною книгою, на что охотно соглашаюсь…

Желаю, чтобы новое издание было напечатано в России (записки Розена первым изданием вышли в Лейпциге в 1870 г. — Н. Р.); желаю, чтобы уважаемый Николай Алексеевич принял на себя редакцию по Вашему уменью и по Вашей прозорливости. Даю Вам право выбирать и забраковать все, что хотите…»[371]

В другом письме, относящемся к тому же году и написанном вскоре после первого, Розен в связи с просьбой Некрасова сообщить сведении о коменданте Читинского острога С. Р. Лепарском выражал готовность помочь поэту: «Просил двух дочерей его (Лепарского. — Н. Р.), если что осталось письменного и занимательного, то доставить мне по почте, а я их Вам перешлю»[372].

В 1872 году Некрасов начинает работу над своим знаменитым циклом «Русские женщины». 70-е годы, как известно, время расцвета революционного народничества, и поэт обращается к прошлому, чтобы соотнести его с героикой и самоотверженностью современной ему политической борьбы.

В рукописи поэма называлась «Декабристки». Подлинную рукопись обнаружил в 1921 году исследователь творчества поэта Евгеньев — Максимов.

Первая ее часть — «Княгиня Трубецкая» — опубликована в журнале Некрасова в начале 1872 года. Вторая часть, имевшая исключительно шумный успех, — «Княгиня Волконская» — в начале 1873 года. Некрасов думал продолжать работу; он хотел назвать третью часть «Странницы», а главной героиней всего произведения видел Александру Григорьевну Муравьеву-Чернышеву. Но те две части, которые были напечатаны, вызвали сильнейшее негодование сановников, придворных кругов, цензуры. И хотя перед публикацией поэт сам произвел тщательную автоцензуру, аристократы и борзописцы катковско-буренинского толка пытались дружно опорочить эти шедевры политической лирики.

Сам Некрасов в феврале 1873 года писал брату Федору Алексеевичу: «Моя поэма „Княгиня Волконская“, которую я написал летом в Карабихе, имеет такой успех, какого не имело ни одно из моих прежних писаний… Литературные шавки меня щиплют, а публика читает и раскупает»[373].

Поклонники некрасовской «музы мести и печали» провозглашали: «Если на самое событие можно смотреть с разных точек зрения, то нельзя не согласиться, что самоотверженность, выказанная ими, останется навсегда свидетельством великих душевных сил, присущих русской женщине, и есть прямое достояние поэзии»[374]. В другом отзыве говорилось: «Человек не с совершенно зачерствевшим сердцем невольно склоняет голову в знак благоговения, и слезы душат его при чтении сцены первого свидания жены с каторжником мужем. В этих дивных, исполненных глубокой жизненной правды звуках так и вылилась вся душа поэта скорби и страданий… Искреннее глубокое спасибо говорим мы Некрасову от имени читающей публики за его прекрасную поэму»[375].

Правда, среди доброжелателей Некрасова были и такие, которые, высоко оценивая это произведение, упрекали поэта за недостаток историзма, модернизацию. К числу подобных критиков относился один из первых биографов Пушкина, весьма уважаемый литературовед П. В. Анненков. 20 марта 1873 года из Висбадена он обратился к Некрасову с письмом следующего содержания: «Вы благоговеете перед ними и перед высокостью их подвига и это хорошо, справедливо и честно, но… для наших великих женщин 1825 года каторга была апофеозой. Не мешало бы намекнуть на этот особенный оттенок в их доблести и самоотвержении. Была бы тогда и психическая и историческая истина вместе с поэтической, которая теперь одна на первом плане»[376].

Современник декабристов старик П. И. Капнист в личном письме к Некрасову писал: «Чудная вещь! Высокая поэзия и высокий подвиг современного русского поэта… Читая эту пьесу, я и жена моя не могли удержать слез и вместе испытали чувство истинного наслаждения прекрасным произведением беспристрастного художника»[377].

Виктор Буренин и В. Г. Авсеенко, сотрудник «Русского вестника», пытались в своих заметках опорочить и произведение, и самого поэта, и его героев.