Отдай, детка! Ты же старшая! (СИ)

А когда Горянова приезжала к Ивану домой, то целиком и полностью подстраивала свое существование под него, превращаясь в такую заботливую, нежную и теплую домашнюю женщину, что становилась его сбывшейся грезой. Она никогда ни на чем не настаивала, естественно и даже с радостью принимая и лишенный модного блеска дом, и самых обычных Ваниных друзей, и старые домашние штаны, из которых Пименов не вылезал уже лет десять.

И вот теперь, увидев другую сторону своей любимой, Иван с ужасом сознавал самую настоящую пропасть, разделяющую их. И дело было даже не в квартире, хотя и в ней тоже, а в том, что Даринка у себя дома становилась совершенно другой: хозяйкой положения, жесткой, саркастичной, деловой и очень — очень занятой. Вчера, когда она, не отрываясь от ноутбука строчила там что — то с невероятной скоростью, никого не замечая вокруг, Иван чувствовал себя тем пресловутым чемоданом без ручки, который и нести тяжело, и выбросить жалко. Кроме того, такая Даринка снова разбередила его давнюю, не заживающую рану…Потому что уже была в его жизни одна печальная история с умной, красивой и амбициозной женщиной…

Он шел, размышляя о странных жизненных перипетиях, и не заметил, как дошел до Даринкиного подъезда. Все — таки ноги принесли… Иван печально вздохнул, посмотрел на одинокие темные окна квартиры и отогнал ненужные мысли… В конце концов, может же он потерпеть? Скоро, очень скоро говнистый терпкий дух его подъезда выветрится, и все войдет в нормальную, устоявшуюся, уютную колею. И Дариночка, его красивая, нежная Дариночка, снова станет самой собой.

— Подумаешь, разные! — вдруг сказал он вслух и решительно достал из кармана ключи. — Противоположности вообще — то притягиваются!

И с этой жизнеутверждающей мыслью Пименов шагнул в Даринкин подъезд.

— Стой, стой, стой, стой, стой, стой, стой! Эй! Добрыня! Или как тебя там! Дверь придержи! — услышал Иван из — за спины громкий, приближавшийся с невероятной скоростью нагловатый голос Даринкиного племянника.

Это мажорчик, размахивая пакетом и очень резво перепрыгивая через низкий палисадник, со всех ног бежал от арки к подъезду. Широкая улыбка ярко сияла на его довольной, тяжело дышавшей мордочке. Пименов напрягся: он как-то вообще не ладил с подростками. Он умел, если было нужно, быть предельно убедительным с местной шпаной: взять, например, за шиворот, спустить с лестницы, стукнуть аккуратно для приведения в чувство, дать ладонью по губам, останавливая поток матерной брани. Но что делать с будущим родственником, который при всей своей внешней воспитанности был существом явно безбашенным и аморальным, он не знал. Конечно, любую проблему могла решить Даринка. Сразу было видно, что племянник ее уважал и боялся, но, к сожалению, она недавно прислала Ване сообщение, что будет очень поздно, поэтому Пименов мысленно скривился, уговаривая держать себя в руках и не переборщить, если малолетний бытовушник что — нибудь устроит.

Но очаровательный бандит со взглядом ангелочка, чуть успокоив тяжелое дыхание, вежливой скороговоркой выдавал:

— Привет! Еле догнал! Уф! Не стой столбом, богатырь земли русской. Как там? Это… Напои, накорми, спасть уложи… Хи- хи! Что я сказал? Вот идиот! Не ты, Добрыня, идиот! Даринка нам даст обоим, если ты меня уложишь, вернее, хи- хи, если я тебя уложу… эээ… да не пугайся ты…в общем, не суть! Да нормальный я! Шучу! Неадекватно…Прости! Привычка! Дурное общество и все такое… Пойдем! А то я без обеда! А у нас ужин уже есть? Или нужно в магазин сгонять? Я запросто! Денег дашь? Побольше…

Пименов от такого потока информации немного оторопел. И даже не на шутку забеспокоился. Но так как мажорчик разговаривал преимущественно сам с собой, то Иван посмотрел на него сурово, но спокойно (что возьмешь с аморального типа?), потом вздохнул, буркнул что — то неопределенное, развернулся к парню спиной и стал подниматься по лестнице. Не ответил и денег, конечно, не дал. Но мажорчика сие поведение собеседника ничуть не расстроило, и он, вполне довольный, засеменил за ним, чему — то своему ухмыляясь.

Эх, Ваня! Бедный Ваня! Почему бедный? Да потому что уже через час у него, здорового и крепкого, подскочило давление, шумно застучало в висках и равномерно прошиб пот по пояснице. Ванечка с превеликим удовольствием оторвал бы племянничку голову, но… распоряжаться в чужой вотчине не видел за собой никаких моральных и физических прав. Приходилось терпеть.

— А что там терпеть? — изумитесь вы. — Очаровательный юноша, вполне воспитанный, ну, немного болтает, ну, чуть быстрее, чем обычно, передвигается по квартире, язвит, намекает на такое всякое, непотребное. Но ведь это так безобидно! Так умилительно! А то, что он, быстренько расположившись на кухне, спустя положенное для приготовления ужина время с явным аппетитом уминал пожаренный Ваней картофель, так это вообще показатель хорошего здоровья! И? Что здесь такого?