Отдай мое сердце

– Ну так все люди бессмертны, – равнодушно пожал плечами Гэйшери. – Почему только я? Но это не означает, что каждый обязан вечно жить одну и ту же жизнь. Впрочем, поначалу я именно так и планировал. Мне очень нравилось, быть таким, каким родился, думал, от добра добра не ищут, лучше, пожалуй, все равно не получится, оставляем как есть – навсегда. Однако с тех пор многое изменилось. И я уже очень долго жду, не дождусь возможности начать какую-нибудь новую игру. В следующий раз не буду убивать самых близких, даже ради спасения целой сотни Миров. Оно того не стоит, сэр Макс.

Я не стал говорить ему: «Понимаю». Хотя, наверное, понимал.

– Но насчет того, что на все нужно время, вы абсолютно правы, – неожиданно весело сказал Гэйшери. – Это же только у меня все быстро, а большинство людей медленные. Пока у них в голове уляжется новая информация и прорастет хоть какими-то переменами, звезды успеют погаснуть. Но это вовсе не значит, что ничего не делается. Делается, как может. Вечно я упускаю этот момент!

Он извлек из воздуха очередной белый картонный стакан, вручил его мне, сказал:

– По моим наблюдениям, желание пожаловаться посещает меня не слишком часто, примерно два-три раза в тысячу лет. Вам просто не повезло.

– Ничего страшного, – сказал я. – Мне почему-то часто жалуются.

– Такое уж впечатление вы производите на окружающих. Есть в вас какая-то неуловимая странность, придающая вам некоторое сходство с наваждением – ясно, что таких людей не бывает, а значит, и вас, вероятно, нет. Пожаловаться вам – почти то же самое, что сделать это наедине с собой. Вроде бы выговорился, а все равно не считается – очень удобно, великий соблазн. Умом при этом понимаешь, что вы существуете вполне объективно, но мало ли, что мы все понимаем умом.

– Тем не менее, я действительно объективно существую. Объективнее не бывает, – сухо заметил я.

Это, можно сказать, моя больная мозоль. Я так долго сомневался в подлинности – не то своей, не то всего со мной происходящего, что до сих пор предпочитаю думать на эту тему поменьше. В идеале вообще не вспоминать.

– Разумеется, вы существуете, – согласился Гэйшери. – Я говорю не о настоящем положении дел, а только о впечатлении, которое вы производите на сторонних наблюдателей. Интересная разновидность обаяния, я бы, пожалуй, тоже так хотел. Однако для объективно существующего человека вы отлично держались, спасибо. И даже более-менее меня утешили, что особенно удивительно: обычно в такие моменты я не прислушиваюсь к чужим словам. А теперь я наконец-то получу ответ на давно волновавший меня вопрос: что приснится, если уснуть в далеком будущем, спустя много тысячелетий после собственной смерти? До сих пор мне ни разу не удавалось поспать в столь удивительных обстоятельствах, но сейчас у меня появился шанс. Я очень устал. И настолько спокоен, насколько это вообще возможно для меня.

С этими словами он через окно влез в башню и погасил там свет. А я остался наедине с жидким латте, в котором едва различался кофейный вкус. Впрочем, в качестве стакана молока на ночь оно вполне годилось.

Шансов уснуть после всех этих разговоров у меня было немного, однако я хорошо себя изучил и знаю, как обхитрить организм: главное – не укладывать его в постель, а с максимальными неудобствами разместить в любом непригодном для сна месте. Кабинет Джуффина – идеальный вариант, но черепичная крыша – тоже вполне ничего, особенно в холодное осеннее утро, вскоре после дождя, если не полениться и призвать к себе одеяло, сойдет.

Я и правда задремал; мне даже приснился какой-то невиданный зверь лилового цвета, пушистое тело с крыльями летучей мыши на тонких паучьих ногах удачно уравновешивалось симпатичной собачьей рожицей с белым пятнышком на носу. Зверь ломился в запертое окно моего кабинета и на все попытки наладить общение, смущенно бубнил, что обязательно навестит меня когда-нибудь позже, а сейчас ему очень надо присниться Гэйшери: возможно, это его единственный шанс стать сновидением Темного Магистра из далекого прошлого. Такую возможность упускать нельзя.

Я не стал препятствовать карьере нелепой химеры и дальше спал без сновидений. Но, к сожалению, очень недолго. Максимум полчаса.

– Если ты пришел присниться Гэйшери, то он дрыхнет в башне, – сказал я очередному видению, закутанному в непромокаемое лоохи, вроде тех, что носят моряки. – А я, так и быть, обойдусь.

Сперва сказал и только потом понял, что это, во-первых, Нумминорих. А во-вторых, он вроде бы пришел вполне наяву. Что в общем нормально: он часто заявляется на мою крышу без приглашения. Якобы учится ходить Темным Путем по моему запаху, а на самом деле, конечно, в расчете как бы случайно застать здесь что-нибудь интересное, а если повезет, влипнуть в историю. Ему, кстати, довольно часто везет.

Но сегодня он опоздал. История, в которую он мог бы влипнуть, уже отправилась в постель.

– Извини, – сказал Нумминорих. – Я тебе не снюсь. Хотел посидеть и спокойно подумать. Был совершенно уверен, что в это время ты спишь.

– Ну а что я, по-твоему, делаю? – спросил я и натянул на голову одеяло.