Отдай мое сердце

– Ничего, – утешил меня Гэйшери. – Джуффин еще научится. И вы научитесь, если захотите. Это легко. Просто вы оба пока совсем молодые. И бестолковые. Что нормально, лично я в ваши годы вообще ни хрена не умел, а понимал еще меньше. Вы-то оба как раз вполне ничего.

Слышать, что я пока слишком молод, мне приходится регулярно. Но попасть в ряды бестолковой, но способной молодежи за компанию с сэром Джуффином Халли, который прожил больше семисот лет и, по моему впечатлению, знает о магии чуть больше, чем вообще все, было и лестно, и одновременно очень смешно.

– А все равно готов спорить, что вы пришли по делу, а не потому что соскучились, – сказал Гэйшери. – Такие разные намерения не перепутаешь даже со сна.

Я покаянно развел руками:

– Сами знаете, что у нас творится. Когда такой бардак, соскучиться можно разве только по самому себе.

– Ой, как хорошо сказано! – обрадовался Гэйшери. – Я сам еще в детстве понял: суета, обычно именуемая повседневной работой, не дает человеку регулярно встречаться с самим собой. А без этих встреч считай, что и жизни у тебя не случилось. Некому ее было жить! Зато самого себя очень легко заманить на свидание интересной игрой.

– В моем случае работа это и есть интересная игра. Но иногда ее становится слишком много. Или внезапно усложняются правила. Или ставки делаются чересчур велики, а это изрядно портит удовольствие.

– Да, – серьезно кивнул Гэйшери. – Бывает и так.

– Собственно, я хотел задать только один вопрос, – сказал я. – Можно ли благословить человека, которого вы увидели во сне? Я имею в виду, при условии, что он настоящий сновидец-практик, а не просто пустое видение…

– А бывают «просто пустые видения»? – нарочито удивился Гэйшери. – Надо же, чего только люди не придумают! Я и не знал.

Я не стал с ним пререкаться, только адресовал умоляющий взгляд – давайте подискутируем позже, сил моих сейчас нет.

Гэйшери, надо отдать ему должное, внял.

– Да можно, конечно, – сказал он. – Какая разница? Сновидения – другая сторона жизни. Но тоже жизнь.

– Ясно, – кивнул я. – Спасибо.

– Сейчас, небось, скажете, что вам пора убегать, – скривился Гэйшери.

– Да что ж за наказание! – я возвел глаза к небу. – Вдобавок ко всем вашим достоинством еще и пророческий дар.

– Нет его у меня! – отрезал Гэйшери. – А был бы, я бы давно от него избавился. Не представляю, что может быть скучней. Просто я, как ни странно, достаточно умен, чтобы предугадывать поступки предсказуемых зануд, вроде вас. Ладно, бегите. У меня дел еще побольше вашего! Сдуру обещал толпе сновидений, что непременно их посмотрю. Уж не знаю, зачем им это понадобилось, но умоляли настойчиво. Некоторые рыдали, рассыпаясь такими сиротскими блеклыми искрами – видели когда-нибудь, как ревет глупый сон, который никто не хочет смотреть?

Я озадаченно помотал головой.

– Ну и ладно. Ничего вы не потеряли. Зрелище так себе. Но меня, к сожалению, совсем несложно разжалобить. Поэтому я им твердо пообещал, что никого не обижу. А слово надо держать.

С этими словами Гэйшери закрыл глаза и как подкошенный рухнул на диван. Я смотрел очень внимательно, поскольку его способность удобно разместиться на этом коротком диване впечатляла меня больше всех остальных чудес вместе взятых. На этот раз мне удалось заметить, что тело Гэйшери сделалось явственно меньше, а диван, в свою очередь, немного подрос. То есть, получается, может человек найти компромисс, когда хочет. Просто договариваться с диванами ему, вероятно, приятней, чем с людьми.

Что касается меня, вниз по лестнице я спускался пешком, как и пришел. Но не сдуру, как обычно, а просто потому что мне лучше думается на ходу.

Думалось мне настолько отлично, что примерно на середине пути я сел на ступеньку и послал зов Шурфу. Спросил: «Слушай, а среди библиотек, в которых ты рылся, была библиотека Блиммов?»

«Блиммов? – удивился мой друг. – Но зачем? Не хотелось бы без особой нужды дурно отзываться о людях, поэтому о ценности их книжного собрания я, с твоего позволения, умолчу».

«Все-таки поройся, как только найдется свободная минута, – попросил я. – На всякий случай, надо проверить. Я потом тебе все объясню».

«Ладно», – согласился мой друг.

Уж на что Безмолвная речь не передает интонаций, а я все равно почувствовал, что за этим коротким «ладно» стоит отчаянная самоотверженная готовность пожертвовать ради меня всеми своими принципами и идеалами разом. Потому что для Шурфа искать раритет в заведомо скверной, не заслуживающей интереса библиотеке – все равно, что подбирать объедки у задней двери портового трактира. Впрочем, за объедками он пошел бы куда охотней, знаю я его.

«Только не ограничивайся книжными полками, – сказал я. – Посмотри во всем доме. Если рукописью активно пользуются, она может быть где угодно – хоть под подушкой в спальне, хоть на столе…»

Воцарилась долгая пауза. Наконец Шурф сказал: