Отдайте мне ваших детей!

Минимум четверо из семи человек, шагнувших к проволоке в феврале 1941 года, погибли именно так. Искали они смерти сознательно или просто настолько устали, что ничего не замечали? Или не было никакой разницы между осознанным намерением и безотчетным выбором? Может быть, они направили свои шаги к границе лишь потому, что больше некуда было идти?

Через несколько недель, в марте 1941 года, «Хроника» рассказала о Цвайге Блюм, сорока одного года, которой с тринадцатого раза посчастливилось покончить с собой; первые двенадцать попыток оказались безрезультатными.

Цвайга Блюм жила на улице Лимановского. Единственное окно квартиры, которую она делила с двумя другими женщинами, выходило прямо на линию заграждений. Улица Лимановского была главной дорогой, по которой на площадь Балут шел немецкий транспорт с продуктами и сырьем для мастерских, и по этой причине ее особенно хорошо охраняли. Немного выше располагался третий пешеходный мост, связывавший северный и южный районы гетто, у обеих опор моста отчетливо виднелись красно-белые полосатые караульные будки. К будке у южной опоры Цвайга Блюм и пошла со своей просьбой.

— Застрели меня, — сказала она часовому.

Часовой притворился, что не слышит. Он закурил, ремень винтовки съехал с плеча; часовой положил оружие на колени и сделал вид, что его страшно интересуют ложе и дуло винтовки.

— Пожалуйста, — просила женщина, — застрели меня.

Один и тот же часовой дежурил в будке каждый вечер.

И каждый вечер к нему приходила Цвайга.

Эта пытка продолжалась несколько недель; потом командир часового попросил еврейскую полицию вмешаться.

Домогательствам положили конец.

Теперь дверь дома на улице Лимановского, в котором жила Цвайга Блюм, круглые сутки охраняли двое людей Розенблата. И едва Цвайга переступала порог, как еврейская полиция была уже тут как тут, на страже ее безопасности.

Цвайга пыталась выбраться из дома через черный ход. Но полицейские раскусили ее хитрость. Не успела Цвайга выйти во двор, как они встретили ее и водворили назад в квартиру. Двенадцать раз повторялась эта игра в салки. На тринадцатый госпоже Блюм удалось провести своих надзирателей — и надо же было так случиться, что шупо как раз произвела замену часовых. Застенчивого жандарма перевели в Марысин, а его место в будке на улице Лимановского занял куда более прямодушный коллега.

— Пожалуйста, застрели меня, — сказала Цвайга Блюм.

— Спляши, тогда посмотрим, — ответил новый жандарм.

Прежде чем люди Розенблата поняли, что происходит, Цвайга уже исполняла отчаянный, ни на что непохожий танец по ту сторону колючей проволоки. Когда танцевальный номер был окончен, часовой поднял винтовку и дважды выстрелил Цвайге в грудь. Упавшее тело упрямо продолжало дергаться, и часовой для верности выстрелил еще раз.

Историю Цвайги Блюм рассказывали в гетто на множество ладов. По одной версии, Цвайгу раньше держали в психиатрическом отделении больницы на Весола, но выдворили оттуда — ее койка понадобилась для некоей высокопоставленной особы из юденрата.

Другой вариант истории гласил, что Цвайга настолько отчаялась, что даже не понимала, что находится в гетто и что на самом деле она говорила часовому не «застрели меня», а «запри меня» — потому что ей казалось, что она узнает в солдате одного из больничных надзирателей.

(В этом случае часовой должен был подумать, что дама издевается над ним. Зачем бы ей просить запереть ее? Ведь она и так живет взаперти.)

Как бы то ни было, историй о людях, шагнувших к проволоке, чтобы принять свой конец, появилось великое множество, и председателю пришлось даже издать особое постановление (Распоряжение № 241), в котором он категорически запрещал приближаться к границе гетто, если такое приближение не продиктовано необходимостью. В особенности — вне времени, обычного для рабочих смен.

Но люди все равно шагали к проволоке.

В апреле 1941 года «Хроника» сообщила об уменьшении числа застреленных на границе гетто. Согласно статистике самоубийцы предпочитали теперь выбрасываться из окон верхних этажей и в лестничные пролеты. Причем большинство сводили счеты с жизнью не в тех домах, где жили. Может быть, они хотели обеспечить себе достаточную высоту падения, а может, не хотели причинять ненужного беспокойства соседям.

В мае 1941 года, согласно «Хронике гетто», было зарегистрировано не меньше сорока трех подобных самоубийств. Но даже о тех, кто выбросился из окна, в гетто говорили — «шагнул к проволоке». Просто они слишком отчаялись, слишком устали от голода и болезней, чтобы дотащиться до проволочного заграждения самостоятельно.

~~~

Однажды утром немецкая полиция сообщила, что на «арийской территории» найдено тело женщины — возле заграждений из колючей проволоки, прямо у печально известной будки на улице Лимановского. Женщина лежала на спине, неестественно раскинув руки.