Отдаю свое сердце миру

– Что ты имеешь в виду?

– Ты держишь руку вот так. – Он демонстрирует, загибая по очереди пальцы, как будто считает до четырех. – Я иногда так делаю, чтобы не забыть, что надо купить в магазине.

Подловил.

– Ты тоже так делаешь? – Она хохочет. – Я пыталась запомнить кое-что из прочитанного, что не успела сохранить или записать.

– Что именно?

– Да ну, ты будешь смеяться.

– И не подумаю.

– Просто некоторые факты о сердце.

– О сердце как о душе или человеческом органе?

– И то и другое. Просто оно… живет внутри нас, а мы никогда об этом не задумываемся. Но если задуматься, понимаешь, какой это важный орган. Уму непостижимо, насколько мы зависим от этой мышцы размером с кулак.

Она сама не знает, с чего вдруг ее так прорвало. Наверное, потому что ее пробежки такие одинокие. В обычные дни она слышит только свой голос и голос Лоретты.

– Да, – произносит он. – Круто. – Он говорит серьезно, она в этом уверена. Похоже, он хочет еще что-то сказать, но не может. Дорога ровная, но он уже задыхается, как будто поднимается в гору. Смешной он все-таки в этих шортах – наверное, самый нелепый первый номер за всю историю баскетбола.

– Не знаю. Думаю, это то, что я хотела бы изучать, если будет такая возможность.

– Ух, – вырывается у него.

– Ты в порядке?

Лицо у него багровое. Он держится за сердце и вскоре останавливается, с трудом переводя дух. Он машет рукой, давая знак, чтобы дальше она бежала без него.

– Я умираю, – пищит он. – Не знаю, как ты это делаешь. У меня в груди все горит. Колики везде, где только может колоть.

– У тебя голос как у пони, если бы пони могли говорить.

– Ой, горю.

– Давай наперегонки!

– Жестоко. Ты садистка. – Он остается все дальше и дальше позади.

– Эй, ты прошел полмили, – бросает она через плечо.

Он сгибается пополам. Опять машет ей рукой, призывая продолжать путь без него. Хотя и в футболке с вдохновляющим логотипом Национальных парков Джона Мьюира, он выглядит побежденным.

Аннабель совестно оставлять его одного. Но она все еще пребывает в краях Доун Селесты, где каждый решает сам за себя.

Что будет, если она отбросит сразу все – не только мелкие угрызения совести и обязательства, но и замахнется на самые серьезные вызовы? Она вспоминает беседу с доктором Манн, которая задает тот же вопрос. Руки доктора Манн сложены на коленях, и она спокойно ждет ответа, как и умиротворяющий горный пейзаж на картине у нее за спиной. «Если ты отпустишь вину, что почувствуешь тогда?»

Пока Аннабель бежит по шоссе 12, вдоль растянувшихся на долгие мили заборов ранчо и мелькающих кое-где коровников и ферм, она включает воображение, пытаясь найти ответ на этот вопрос.

Она отбрасывает тот факт, что все произошло по ее вине. Вместо этого говорит себе: это вина Хищника, и только Хищника.

Это равносильно попытке убедить себя в любой ереси: что Солнце вращается вокруг Земли; что люди умеют летать; что в мире нет насилия и жестокости. И все же – допустим, это удается. Отпускаем чувство вины, и что приходит вместо него?

Горе. Невыразимое, сокрушительное горе.

И не только. Что там еще? «Подойди поближе и посмотри», – говорит она себе.

О боже: ярость. Неконтролируемая, взрывная ярость.

Господи.

Она не знает, достаточно ли сильна для этого. Чувство вины и стыд – уже знакомая территория по сравнению с глубиной скорби и широтой гнева. Стыд давно сидит в ее сердце мерзким едким комком. Но горе и ярость, которые придут на смену стыду, могут испепелить ее, как вчерашние молнии, гонявшие по равнине в поисках одиноко стоящей жертвы.

* * *

Похоже, она приближается к цели, потому что вдали виднеются ряды ветряных мельниц, тихо и деловито размахивающих белыми крыльями. Ничего себе, сколько их! Она пытается сосчитать. Восемнадцать, двадцать? Теперь она замечает дорожный знак «ОКРУГ УИТЛЕНД».

Она не знает, удастся ли ей повстречать гуттеритов, если фургон припаркован в самом дальнем уголке их земель. Ее распирает любопытство, хотя и немного боязно. Однако, когда она сворачивает на дорогу, ведущую к колонии, встречают ее вовсе не гуттериты и даже не дедушка Эд. Сегодня это Доун Селеста с бутылкой воды. Ее сарафан – настоящий фейерверк красок.

– Эд будет здесь через пару часов. Он решил заодно и фильтры поменять. Люк дома, ждет тебя, как и обед. Мы уже совершили экскурсию. Я уверена, Люк с удовольствием покажет тебе окрестности. Удивительно, как они тут живут – коммуной, все общее. Но сексистские религиозные штучки… это не по мне, Аннабель. Представь только: всем заправляют мужчины. Женщины покорно плетутся сзади. «Работа друг на друга – высшая заповедь любви». Работа друг на друга или на него, Мистера Бигмена, шагающего впереди? Равенство и уважение – вот высшая заповедь любви. Но места здесь – настоящее произведение искусства.