— Катькин… ты вчера — где была? Димыч пробовал тебе звонить, и такое в ответ услышал… Будто ты…
Выразительное, живое Катино личико сделалось образцовым воплощением недоумения. Если б взбрело кому на мысль изваять аллегорическую фигуру, воплощающую в себе недоумение, наподобие тех статуй-аллегорий, что украшают собой Летний Сад, а на зиму запираются в ящики, столь похожие на известные дачно-сельские строения, лучшей модели ему бы не найти.
— Как — «где»… С родителями. Они к вечеру приехали; я еле-еле успела с приборкой. Кстати, и про тебя им рассказала. Они очень с тобой познакомиться хотят, им понравилось, что ты старше, да еще писатель… А он точно по тому номеру, что я оставляла, звонил?
— Ну да. Бумажку взял и…
— Я, может, не так записала? Пойдем посмотрим. Тебя это так беспокоит, даже страшно…
Наскоро вытершись, они отправились в комнату.
— Ну-у, — разочарованно протянула вышедшая навстречу Елка. — А меня, значит, одну бросают?
— Иди, залезай, мы сейчас вернемся. Ты им сказала, что звонок не работает; стучать надо?
Чмокнув ее в щеку, Катя потащила Петяшу в комнату.
Листка с номером телефона нигде не обнаружилось.
— Наверное, Димыч с собой уволок, — с не шибко-то искренним неудовольствием констатировал Петяша.
Катя, приблизившись к нему сзади, обняла его, ощутимо прижалась грудками к спине. Тело ее было теплым, мягким, живым…
— А это важно? Что ему сказали такого? Я, кажется, вообще никаких звонков вчера не помню. И родители у меня — люди вежливые… вряд ли могли так, с ходу, чем-нибудь обидеть.
— В общем, ерунда собачья это все, — резюмировал Петяша, подумав (этот вывод, по крайней уж мере, обеспечивал покой и недеяние). — Идем, устроим Елке подводный массаж, пока она совсем не соскучилась.
По дороге в ванную радужное настроение — до самой аж ванной двери — затмевала веселая, агрессивная ярость.
Димыч… Это… Это он, сука, пошутил, что ли, так?! Ну, пусть только объявится, жопа с ушами. С-сокрррушу!
44
Водными процедурами забавлялись до самого приезда курьера с пиццей, которому пришлось довольно долго колотиться в дверь, пока стук был расслышан и опознан сквозь шум воды счастливой троицы. Накинув на мокрое тело халат, Елка умчалась принимать заказ и оценивать качество его исполнения.
Петяша с Катей снова остались вдвоем: Петяша начал — праздник так праздник! — насвежо бриться, а Катя, никогда не видевшая, как оказалось, подобного процесса вживе, с интересом наблюдала за ним, нежась в теплой воде.
С неторопливой тщательностью обрабатывая подбородок стареньким безопасным станочком и следя за ходом операции посредством зеркала, Петяша благодушно обозревал в уме череду нежданных удач. С голоду не помер, денег заработал, тщеславие удовлетворено, и — надо же! — даже с Елкой и Катей все так здорово само собою вышло…
Благодать! Может, к морю куда-нибудь теперь втроем махнуть, недельки на две?
А что, денег хватит…
Но мысль о деньгах тут же скомкала, смяла в комок все наработавшееся за последние дни благодушие. Пришло на ум, что невиданная удача с деньгами свободно может оказаться первой и последней, снова вспомнился Борис со всеми его странными байками, всплыл на поверхность неприятный, надо сознаться, осадок, оставленный последней беседой с Димычем… И, что самое противное, теперь ему, Петяше, нельзя просто так отмахиваться от возможной таинственной угрозы: теперь он отвечает не только за себя, но и за Катю с Елкой. Если и с ними начнет твориться что-нибудь этакое…
М-дааа…
Покуда дело касалось только его самого, Петяша с легкостью мог плюнуть на все и всяческие опасности: чему — быть, того — не миновать; коль пошла такая пьянка — режь последний огурец. Лень суетиться, и все тут! И идите вы в жопу со своим дзен-буддизмом.
А вот ежели опасность через него грозит и близким, любимым людям — не шибко-то тут поплюешься. Вмиг слюна пересохнет.
От таких мыслей внутри, где-то около солнечного сплетения, словно бы возник холодный и тугой сгусток; так бывает, когда с нетерпением ожидаешь развязки некоего важного дела, но сам никак не можешь повлиять на его исход. Кабы, например, спортивным болельщикам в случае проигрыша любимой команды грозило поголовное — здесь же, на стадионе — физическое уничтожение, они бы наверняка как следует прочувствовали, что ощущал в данный момент Петяша.
— Что с тобой? — спросила Катя, точно почувствовав Петяшино беспокойство. — Что не так?
Но Петяша не отвечал, он, не отрываясь, глядел в зеркало. Там, в глубине, за видавшей виды мутноватой стекляшкой вдруг замаячила чья-то совсем неправильная, не его физиономия!