— Родственники настояли, следователь пошёл навстречу. Тут же монастырь, много верующих, если она самоубийца, так отпевать не станут, вот и написали несчастный случай. Тут у половины так написано, где была возможность. Родственники хотят по-людски похоронить, без косых взглядов.
— То есть верующие, которые не думают о том, что Господь как бы в курсе, как человек умер. А следователь сесть за подделку документов не планирует?
— Начальство выговор сделало, никто же не знал, что эти бумаги посторонние смотреть будут, — смутилась Сизова. — Это только первые дела так, а дальше всё в подробностях стали писать, когда поняли, что криминал. Старые мы исправим и доследование проведём.
Корнеев достал нижнюю папку, она и правда была значительно толще первых трёх, посмотрел на несколько листов опросов и решил, что надо поспать, чтобы не упустить что-нибудь важное. Он добрался до маленького хостела на окраине села и написал сообщение жене о том, что всё хорошо. Лена не спала, пыталась уложить Сашу, ребёнка мучили колики.
С утра Корнеев вернулся к работе, открыл самую толстую папку и начал изучать дело Пестовой Натальи Александровны. Женщина оказалась одинокой, вдовой, муж погиб полгода назад, детей они родить не успели. Жила одна на съёмной квартире, из родственников мама и бабушка. У них в показаниях было написано, что за пару недель до смерти Наташа стала странно себя вести, говорила о муже, будто он жив, планировала родить от него ребёнка. Корнеев перешёл к показанию подруг, которые видели умершую чаще родственников, но его прервали. В кабинете работал ещё один следователь, к которому привели потерпевшую. Молодая женщина растерянно улыбалась и рассматривала кабинет и следователей глазами пятилетнего ребёнка.
— Здравствуйте. Следователь Сазонов Константин Витальевич. Дежурный сказал, у вас дело сложное. Как вас зовут и что случилось?
— Меня Софья Герасимова зовут. Понимаете, ко мне жених приехал. А он не он, ну, то есть похож, но это не Артём.
— В чём это выражается? — следователь, уже приготовивший лист протокола и ручку, отложил их в сторону.
— Ну, он никогда без тёти Светы, мамы его, не ездит никуда, она его не пускает. Ещё он подарки привёз: платок и бусы. Он мне всегда только крышки от бутылок дарил и баночки от крема, — смущаясь, проговорила девушка.
Следователь потёр глаза и посмотрел на кучу бумаг на столе, стало понятно, что дежурного, пустившего к нему сумасшедшую, ждёт разнос.
— Что-то ещё? — устало спросил Сазонов.
— Ну, он всё время обниматься лезет, а Артём меня только за руку брал. А ещё он на ощупь такой… Ну, словно резиновый с песком внутри, ну, знаете такие игрушки, которые мять надо. Да! Забыла. У него костей в спине нет, ну этого, как его, позвоночника, — девушка явно разволновалась.
— Хорошо, проверим. До свидания, дежурный вас проводит.
Когда девушку вывели из кабинета, Корнеев хмыкнул и вернулся к чтению дела. На чтение опроса подруги ушло минут десять, когда ему на глаза попалась строчка: «Она говорила, что муж живой, приходит к ней ночевать и дарит подарки. Подарил платок и бусы». В голове Корнеева защёлкало, он вскочил с места и бросился догонять посетительницу.
На улице он столкнулся со священником, старичком в потёртом пиджаке, тот разговаривал с кем-то по телефону. Женщину нигде не было видно. Корнеев сплюнул и развернулся, чтобы вернуться, но дорогу ему перегородил священник.
— Вы девочку послушайте, я немного её знаю, видел в монастыре. Думаю, её и правда пугает какой-то парень, как бы чего плохого не случилось. Пусть она и придумала половину, но страх у неё настоящий, невыдуманный. Блаженных часто злые люди обижают. Думают, за них никто не заступится, не поверят.
— Да верю я. Где вот только теперь искать?
— Это я вам скажу. Вы где живёте?
— В гостинице, я из Нижнего.
— Замечательно, я вам записку пришлю на днях, как этот опять объявится у Софьи.
— А что не сейчас? — Корнеев даже покраснел от досады, он терпеть не мог, когда недоговаривали.
— Так сейчас я ещё и не знаю, — улыбнулся старичок. — Но священникам рассказывают гораздо больше, чем полицейским. Наберитесь терпения, сын мой.
— Как вас зовут?
— Я иерей Кирилл. Как что-то узнаю, пришлю вам весточку, — батюшка Кирилл махнул рукой и пошёл по дороге к монастырю.
Корнееву ничего не оставалось, как вернуться к отчётам. На следующий день он ходил и опрашивал родственников последней жертвы. Те были весьма недовольны, что полицейские признали смерть женщины самоубийством, и на вопросы отвечали с неохотой. Так что узнать у них хоть что-то полезное не удалось. Домой Корнеев вернулся, когда стемнело. В номере на кровати лежал сложенный вдвое листок бумаги. Корнеев неприятно удивился, что кто-то заходил в номер в его отсутствие. На бумаге разборчивым, но угловатым почерком было написано: