Отдел 15-К

— О! — Герман показал Кольке часы, стрелки на них указывали на половину девятого. — Я от этого каждый раз офигеваю. Едва ли не единственный в России поезд, который отходит и прибывает строго по расписанию!

Выйдя на перрон, Колька чуть не открыл рот, у него возникло впечатление, что он никуда и не уезжал. Перрон был тот самый, с которого они отправились в Петербург несколько часов назад.

— Не понял, — пробормотал он и глянул на Германа.

— Чего? — Оперативник проследил за взглядом приятеля и понимающе кивнул. — А, ты просто не в курсе. Ленинградский вокзал в Москве, и Московский тут, в Питере — они близнецы-братья. Такая задумка у создателей всего этого была, только не знаю, когда точно данную красоту сотворили — то ли еще при царе-батюшке, то ли уже при большевиках. Но в принципе — хорошая идея. Человек прибыл в другой город — а вокзал свой, родной. Все веселее.

В городе на Неве уже стемнело, становилось зябко. Колька, выйдя из здания вокзала, почувствовал себя дискомфортно — чужой город, а у него из имущества только куртка да пистолет. Нет, для ряда личностей криминального толка подобного было бы достаточно, чтобы разнообразить свою жизнь и сделать ее ярче, но это было не про него.

Поежившись, парень печально вздохнул. Помимо всего прочего, он еще хотел есть.

— «Ленинград мой, милый брат мой»! — проорал, стоя на ступенях вокзала Герман, который в отличие от напарника явно ощущал себя в своей тарелке. — Я снова вернулся в простор между небом и Невой!

Рядом засмеялись две женщины средних лет, проходившие мимо.

— Ну что, мой верный ученик. — Герман хлопнул напарника по плечу. — Нас ждет прославленный Лиговский проспект, именно там мы и будем жить.

— А это далеко? — устало спросил у него Колька.

— Нет. — Герман мотнул головой влево. — Вон там он и начинается. Лиговский — рядом.

— А отель? — уточнил Колька, уже изучивший своего наставника. — Он тоже рядом?

— Отель, — тот задумчиво глянул в звездное небо. — Отель не далеко. Ты понимаешь, Лиговский — он очень, очень длинный. Сначала надо идти до Обводного, потом — от Обводного…

— А если машину поймать? — предложил Колька. — Тогда — не надо идти. Можно — ехать.

— На машине — по Петербургу? — возмутился Герман. — Чур тебя, чур. Я понимаю — проскакать по этим камням на лошадке, но на машине? Фу! Как не стыдно!

— И что тогда? — мученически вздохнул Колька. — Отвергая — предлагай.

— Вот что, Николя. — Герман обаятельно, как он это умел делать, улыбнулся. — А не зайти ли нам на улицу Марата, это тут рядышком? Там — и тепло, и светло, и еда есть. А еще там живет моя приятельница, истинная петербурженка, и у нее наверняка есть подруги. Посидим, чаю попьем, Бродского вслух почитаем. Или Ахматову.

— Герман, я же сказал — да пожалуйста! — Колька вложил в голос весь талант убеждения, отмеренный ему богом. — Иди ты себе куда надо, только утром появись. И дай мне адрес гостиницы, я сам туда доберусь как-нибудь. На лошадке, на машинке, пешком — как скажешь.

— Не коллективный ты человек, Колюня, — сплюнул Герман и достал сигареты. — И дикий, Бродского не любишь. Пошли уже, домосед.

Колька много читал о красотах этого города, но, если честно, то в темноте он их особо не разглядел. Та же световая реклама, что и в Москве, машины снуют туда-сюда, люди домой торопятся — все одинаково. Разве только что чуть потемнее на улицах, особенно это стало заметно после того, как напарники пересекли небольшой мост, перекинутый над не самым широким каналом, который Герман и назвал «Обводным». — Вот мы с тобой здесь сейчас запросто гуляем, ничего не боимся, — разглагольствовал он, пока Колька ежился под своей курточкой — климат в Питере и впрямь был посуровее, чем в столице. — А ведь это самые бандитские места были еще не так давно, всего-то менее века назад. Куда там нашей Марьиной Роще или Хитровке до Лиговки. Тут такое творилось, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

Кольке же не было дела до славного прошлого этого проспекта совершенно — он хотел есть. Достопримечательности хороши, когда тепло, светло, и в животе не урчит.

Герман остановился и повертел головой:

— О, вот она, — оживился он и потыкал пальцем в вывеску «Хачапурная» на противоположной стороне улицы. — Ты как насчет хачапура? Я бы сейчас аджарский съел, ну тот, который лодочка с яйцом, и еще жареную форель с отварной картошкой. Она тут очень неплохая была, помнится. И пива бы выпил.

— Еда, — сглотнул Колька. Он с печалью прошел уже мимо десятка «Пирожковых» и «Блинных», потихоньку начиная ненавидеть Германа, который знай пер вперед, как танк.

— Она, — подтвердил тот и, плюнув на правила дорожного движения, начал переходить дорогу, впрочем — достаточно пустынную в этот час. — Просто у тебя уже так брюхо гукает, что мне перед прохожими неудобно становится. Да, ты как — майонез уважаешь?

— Я все ем, — буркнул Колька. — Ты понимаешь, в Питере его бахают во все подряд, — объяснял Герман. — И в мясо, и в овощи, и в горячие бутерброды, и в суп…

— Я тебя сейчас убью, — пообещал другу Колька. — Если не замолчишь!