Отдел антимеметики

 луч сверху, узкий желтый луч тёплого солнца. Он идет на свет,  через вершины стен.  из города, 

 прочь от центра.  Какая-то нить распутывается за его спиной, заражая 

Черный слизняк выпадает из его слезного протока на асфальт и скрючивается. 

* * *

Он приходит в сознание на твердом, начищенном полу в широком прохладном коридоре. Он лежит у одной из стен коридора, будто его бросили, как куклу, спиной к стене и вытянутой правой рукой, сжатой в такой крепкий кулак, что болят суставы пальцев. Он разжимает его, ловя ртом воздух. Сбитый с толку, весь ноя от боли, он перекатывается на другой бок, кладя левую руку на пол, и только тогда обнаруживает, что с ней случилось.

Он реагирует так, как и должен. Сжимая два обрубка на месте указательного и среднего пальцев, он кричит; его безнадёжный вой эхом разносится по зданию. Никто не отзывается.

Последнее, что он помнит — как играл Шостаковича. Он буквально летел, не встречая препятствий. В своей голове он слышит то, что играл, без малейшей фальши, вплоть до момента, когда память обрывается. Он не может вспомнить что было дальше. Вместо этого последний недоигранный фрагмент мелодии крутится в его голове снова и снова, внезапно обрываясь в середине и начинаясь заново через несколько секунд, как прилипчивая песня. Он не может избавиться от неё. Он — как пластинка, которую заело. Он никогда не сможет играть снова.

Он пробует поставить уцелевшие пальцы как надо. Но рука его не слушает. Он протирает глаза своей… своей целой рукой. Он плохо себя чувствует, как страдающий с похмелья, будто обезвоженный. Его рубашка куда-то пропала, а руки и грудь почти серые от грязи.

Он никогда не сможет играть снова.

Он долгое время сидит, свернувшись калачиком, будучи маленьким, несчастным и потерянным. Он знает, что в конце концов ему придется встать. И он над этим работает.