Отдел (СИ)

Игорь же не хотел разговаривать просто потому, что, хотя они и сделали ужасную вещь, ничего уже делать больше было не надо, кроме того, чтобы ехать обратно. Что после этого допроса новый допрос последует только через некоторое время. Поэтому можно было тупо наслаждаться отсутствием насилия в своей жизни и ехать, чуть проскальзывая спиной то влево, то вправо по скользкой спинке сиденья, в зависимости от того, прибавлял Игорь Васильевич скорость, либо притормаживал, и в зависимости от того, насколько ровным было дорожное покрытие. Ничего плохого случиться уже не могло. Жена все равно уже ушла. Убийство было совершено. Не нужно было запираться дома одному и предаваться мрачным размышлениям, потому что тут же дома был Фил, с которым можно было хотя бы обсудить то, чем они занимались в отделе, а не ходить, отбрехиваясь от жены и строя мрачные мины.

Стало холоднее, и пришлось закрыть все окошки в машине и включить печку.

— Я, кстати, от родителей все-таки съехал, — в отчаянной попытке завязать болтовню сказал Молодой. — Мы теперь с другом квартиру снимаем, живем, как вы с Филом, только без секса и, вообще, веселее. Потому что вы старые уже, и унылые, и на части разваливаетесь, а мы жжем по полной.

— Вы, главное, готовить научитесь, — тут же посоветовал Игорь Васильевич, которому тишина, видимо, тоже не давала покоя, — а то у меня знакомый так вот пожил на всю катушку в юности, теперь язву желудка лечит.

Молодой принялся делиться своими наивными впечатлениями от самостоятельного проживания, Игорь Васильевич стал делиться воспоминаниями о том, что делал он и его друзья, когда они были молодые. Игорь слушал их и думал, что Игорь Васильевич, скорее всего, о многом умалчивает, что в том возрасте, в котором находился Молодой, Игорь Васильевич наверняка уже успел повоевать и бог знает, что уже успел пережить. Игорь в возрасте Молодого уже обзавелся женой, которая пыталась забеременеть, потому что все ее подружки уже ходили с животами. Игорь вспомнил, как она бесилась из-за одной беременной знакомой, светившей животом на зачетах, и получавшей зачеты не за знания, а именно за этот живот. Он вспомнил, как два первых года семейной жизни они лаялись с какой-то особенной яростью, потому что Игорь ничего не понимал в женщинах, а жена его ничего не понимала в мужчинах, как родители с обеих сторон лезли в их семейную жизнь со своими советами и ругались друг с другом, споря, кто виноват, что у них до сих пор нет внуков. Молодой рассказывал о каком-то безудержном веселье при помощи «Чатрулета», а Игорь думал, что от той жизни, какая была пятнадцать лет назад у Игоря, Молодой поседел бы раньше времени.

Остро припомнив особенно острые пассажи семейных отношений в то время, например, как жена шарахалась по всяким литературным и художественным тусовкам, считая себя почему-то личностью творческой, или как она в течение года почти раз в неделю уходила жить к матери, Игорь пришел к выводу, что вся его нынешняя эмоциональная глухота, которая помогает ему переживать его теперешнюю работу, родом из того времени. По сравнению с теми бурями, что он пережил, веселая бубнящая болтовня о выходках Игоря Васильевича и Молодого не забавляла, не удивляла и не возмущала Игоря. В этой болтовне инфантильного лоботряса и головореза со стажем было нечто успокаивающее, что-то из другой жизни, куда Игорь не мог попасть даже случайно. Гудение автомобильного двигателя, гудение голоса Игоря Васильевича и высокий, но монотонный голос Молодого и близкая темнота за окном, в которой двигались только неясные пятна, и неясные пятна вместо освещения в самом грузовичке подействовали на Игоря успокаивающе. Игорь поставил ноги на бандуру Молодого, а тот так увлекся разговором, что даже не обратил на это внимания. Игорю показалось, что он задремал и слышал все, что говорят водитель и второй пассажир, но все-таки он уснул под этот треп и гудение, потому что совсем пропустил, как машина подъехала к отделу и как Ринат Иосифович сообщал невеселую новость.