Отдел убийств: год на смертельных улицах

Во время короткой встречи в офисе отдела Лэндсман подтверждает приподнятое настроение смены, рискнув подшутить над лейтенантом, – месяц назад на это не осмелился бы даже он.

Однажды днем Д’Аддарио, Лэндсман и Макларни собираются перед телевизором: лейтенант с Макларни проверяют журнал прихода, Лэндсман постигает тайны гинекологии в порножурнале. Тут в отдел заносит полковника Лэнэма, гулявшего по шестому этажу, и все трое вытягиваются по стойке смирно.

Лэндсман ждет добрых три секунды, после чего вручает журнал, раскрытый на развороте, Гэри Д’Аддарио.

– Вот ваш журнал, лейтенант, – говорит он. – Спасибо, что дали ознакомиться.

Д’Аддарио машинально протягивает руку.

– Твою ж мать, Джей, – качает головой Макларни.

Тут даже полковник рассмеялся.

Понедельник, 9 мая

Гарри Эджертону нужно убийство.

Причем сегодня.

Эджертону нужно тело, любое тело, неподвижное, окоченевшее и лишенное всех признаков жизни. Ему нужно, чтобы это тело упало в установленных городских границах Балтимора. Ему нужно, чтобы это тело застрелили, зарезали, забили тупым предметом или вывели из строя любым другим способом. Ему нужен отчет по убийству в круглосуточном журнале за его подписью и красно-бурая папка, где старшим следователем объявляется Гарри Эджертон. Говорите, Боумен выехал на огнестрел на Северо-Востоке? Скажите ему, пусть он там не торопится, потому что Гарри Эджертон, его друг и личный спаситель, уже несется в «кавалере» по Харфорд-роуд. Говорите, полиция округа расследует убийство в Вудлоне? Так перетащите бедолагу через городскую черту и дайте поработать Эджертону. Есть сомнительная смерть в квартире, без травм или следов взлома? Не беда. Дайте взглянуть Эджу – и уже до вскрытия следующим утром это может стать убийством.

– Если скоро не дождусь, – говорит он, проскакивая в ночном сумраке на красный свет на Фредерик-роуд, – сам кого-нибудь убью.

Две недели имя Эджертона приколото кнопкой к деревянной раме доски, накарябанное на желтой страничке, где указана группа и детектив, которые должны принять следующий вызов. Ежедневные объявления – очередной признак сменившегося стиля Д’Аддарио; детективы, расследовавшие меньше убийств, теперь вывешиваются всем на обозрение как кандидаты на следующий вызов. Особенно это касается Эджертона. Он раскрыл в этом году всего два убийства – темпы ветерана не только вызывают противоречия в группе, но и чреваты последствиями для самого Д’Аддарио. Последние две недели объявления на доске начинались и кончались именем Эджертона. В комнате отдыха это уже стало ежедневной шуткой:

– Кто сегодня висит?

– Гарри.

– Боже. Гарри провисит до октября.

Эджертон днями напролет скачет от огнестрела к ножевому, от сомнительной смерти к передозировке, искренне мечтая об убийстве – каком угодно.

И все без толку. В дни, когда он выезжал на три-четыре вызова, мотаясь из конца в конец Балтимора в поисках тел, другие детективы брали трубку и тут же получали на руки благословенные двойные данкеры. А едет на вызов Эджертон – и жертва гарантированно выживает. Вроде он работает по нападению с тупым предметом – но медэксперт обязательно назовет причиной смерти передозировку в сеопровождении травм, полученных при падении на цементный пол. Эджертон едет к несвежему трупу – и просто-таки обязательно найдет восьмидесятивосьмилетнего старца с хронической болезнью сердца. Д’Аддарио не желает слышать оправданий. Эджертон будет висеть, пока не получит убийство, твердит лейтенант. Если на это уйдет вся его оставшаяся карьера – так тому и быть.

В результате имеем крайне раздражительного детектива. В конце концов, одно дело считаться чудиком смены и трудным ребенком группы. Когда Кинкейд, Боумен и еще бог знает кто ноют насчет его нагрузки – в обычном порядке Эджертон и с этим справляется. Но, думает он, про обычный порядок не может быть и речи, когда меня вынуждают ездить на три вызова каждый божий день, видимо, до конца жизни.

Насущная потребность Эджертона в убийстве была налицо уже неделю назад, когда он материл жертву передозировки в Мерфи-Хоумс, требуя от трупа сотрудничества и понимания.

– Ебаный ты дегенерат, – поносил он покойника на глазах двух изумленных охранников из жилконторы. – Ну и куда ты, сука, вмазался? Я не могу весь ебаный день рассматривать твои ебучие руки. Где, блять, свежая дырка?

И дело не в злости на пропавшую дырку от укола, а в досаде, нараставшей с каждым новым вызовом. И в тот момент, стоя над очередным телом в подъезде Мерфи-Хоумс, Эджертон до глубины души переживал, что покойный всего лишь угробил сам себя героином. Ну какого хрена, мысленно умоляет он, неужели убийство – такая большая просьба? Это же Балтимор, чтоб его. Это мертвец в подъезде проджекта имени Джорджа Б. Мерфи. Где еще пристрелить человека из крупнокалиберного, как не здесь? Какого хрена этот мудень разлегся со шприцом у левой руки, уставившись с цементного пола с нелепой полуухмылкой на лице?

– Ты что, левша, что ли? – спрашивает Эджертон, перепроверяя правую руку. – Куда ты, блять, ширнулся?

Мертвец ухмыляется.