Отдел убийств: год на смертельных улицах

– Я с повесткой для заключенного, – говорит Эджертон, бросая на стол Юго-Западного отделения документ, подписанный прокурором штата. Проглядывая его поверх очков для чтения, сержант ворчит, кашляет, давит сигарету в забитой пепельнице. Затем берет бумажку и отступает, сверяя имя с журналом тюремного блока.

– Уже уехал в городскую тюрьму, – сообщает сержант.

– Да вы же только что звонили и говорили, что он здесь, – отвечает Эджертон. – Когда уехала машина?

Сержант перепроверяет имя, потом подходит к двери блока. Подозвав охранника, передает бумажку за прутья, кивает человеку на той стороне и возвращается к детективу. Эджертон наблюдает за каждым телодвижением с нетерпением и иронией. Универсальный Полуночный Танец Дежурного Сержанта – выступление, одинаковое во всех отделениях, хоть в Бостоне, хоть в Билокси. Был ли когда-нибудь дежурный сержант, который не смотрел поверх очков для чтения? Был ли когда-нибудь сержант, которому хотелось возиться с документами в три ночи? Занимал ли стойку участка хоть кто-нибудь, кроме стареющих слуг закона в полугоде от пенсии, чьи шаги медленнее самой смерти?

– Да, Джон Нейтан. Есть такой, – говорит наконец сержант. – Он назвался нам немного по-другому.

– Ну ладно.

– Вам на вынос?

– Да, он едет в центр.

Еще пять минут – и решетчатая дверь открывается перед темнокожим толстяком, медленно выходящим на свет. Эджертон смотрит на это распухшее чудо в перьях – своего очевидца, – и тут же понимает, что раскроет убийство на Холлинс-стрит. Видит по поведению пацана. Потому что этому гению не только хватило ума попасться по обвинению в продаже наркотиков через два часа после убийства, так он еще стоит здесь больше зажатый, чем угрюмый. Три часа ночи – а он даже зыркнуть нормально не может; когда Эджертон надевает на него наручники, тот даже сам поднимает руки ладонями вверх.

– Не загуливайтесь, – говорит дежурный сержант. – Завтра в школу.

Бородатая полицейская шутка, и Эджертон не смеется. Жиртрест молчит, потом выдавливает скорее утверждение, нежели вопрос:

– Вы тоже хотите поговорить со мной про Пита.

– Но я буду говорить с тобой всерьез, – отвечает Эджертон, выводя заключенного в дверь и сажая на заднее сиденье «кавалера». Выехав на запад по Ломбард-стрит, Эджертон не забывает кивнуть в сторону бюро судмедэкспертизы на перекрестке с Пенн-стрит.

– Помашешь дружку на прощание?

– Какому дружку?

– Питу. Парню с Пейсон и Холлинс.

– Он мне не друг.

– Нет? – говорит Эджертон. – Значит, махать ему не хочешь?

– А где он?

– Да вон там. В белом доме.

– Что он там делает?

– Почти ничего, – говорит Эджертон. – Там морг, чувак.

Детектив заглядывает в зеркало заднего вида и с удовольствием отмечает, что на лице толстяка нет ни капли удивления. Он сидит в Юго-Западном отделении со вчерашнего утра, но об убийстве все-таки знает.

– Я ни хрена об этом не знаю, – выдавливает парень после пятисекундной паузы. – Не врубаюсь, на фига вам вывозить меня из Юго-Западного.

Эджертон замедляется у бордюра, потом поворачивается на сиденье и вперяется взглядом в темное расплывшееся лицо. Пацан смотрит в ответ безмятежно, но Эджертон уже чувствует зачатки страха.

– А тебе знать не положено, – холодно говорит детектив, разворачиваясь к рулю и ускоряясь. – Мы начнем с самого начала, будто ты ни разу в жизни не встречал копа. Просто забудь, что когда-нибудь в жизни видел копа, потому что они с тобой говорили совсем не так, как буду говорить я.

– Вы будете со мной говорить.

– Дошло.

– Но я же ни хрена не знаю.

– Ты там был, – говорит Эджертон.

– Нигде я не был.

Эджертон снова замедляется и оборачивается. Пацан даже вздрагивает.

– Ты там был, – членораздельно повторяет детектив.

На этот раз толстяк ничего не отвечает, и оставшиеся шесть кварталов Эджертон едет в холодном молчании. Два часа, говорит он себе. Час сорок – и жиртрест выложит все, что случилось на Пейсон-стрит; двадцать минут – чтобы записать и отдать ему на подпись.

В допросной прогнозы немногого стоят – Эджертон сам это доказал три недели назад, когда в третьем и последнем допросе колол своего лучшего подозреваемого по убийству Бренды Томпсон. Тогда он вошел, прогнозируя признание, а вышел через шесть часов с полными ушами лапши. И все же в этот раз трудно не сохранять оптимизм. Во-первых, пацан на заднем – не цель, а всего лишь свидетель. Во-вторых, он умудрился сесть за наркотики, этим можно воспользоваться как рычагом. Наконец, Джон Нейтан – ссыкло, он сам это только что доказал.

В отделе Эджертон ведет пацана в большую допросную, потом приступает к монологу. Через двадцать минут парень уже кивает в полусогласии. Всего проходит чуть больше девяноста минут, после чего Эджертон составляет реалистичное описание убийства на Пейсон-стрит – совпадающее со всем, что он уже узнал на месте преступления.