Отдел убийств: год на смертельных улицах

– Господи, какой ужасный анекдот, Джин, – говорит один полицейский. – Ужасный даже для слепого.

Кэссиди смеется. Напряжение развеивается, промежуточный вопрос старшины внезапно как рукой снимает атмосферу поражения. Макларни тоже чувствует облегчение, хотя вердикт второй степени его все еще не устраивает. Когда Кэссиди приступает к следующему анекдоту, Макларни выбредает обратно в коридор и садится на скамейку, прислонившись затылком к мраморной стене. За ним выходит Белт.

– Бутчи сядет, – произносит Макларни, чтобы услышать это самому.

– Нам нужна первая степень, друг, – говорит Белт, встав у скамейки. – Вторая не канает.

Макларни кивает.

После записки Герш и Шенкер тут же забирают все предложения о сделках. Судья Бот сообщает прокурорам у себя в палате, что прямо сейчас готова согласиться на вторую степень, если присяжные проголосуют единодушно.

– Нет, – говорит Герш с примесью гнева в голосе. – Пусть уж работают.

Всего размышления занимают более восьми часов, и время уже к десяти вечера, когда сессия наконец продолжается и из подвального изолятора возвращается Бутчи Фрейзер. Кэссиди садится с женой на первый ряд, сразу за прокурорами. Макларни и Белт находят места во втором ряду, ближе к двери. Присяжные возвращаются молча. На подсудимого не смотрят – хороший знак. Не смотрят и на Кэссиди – это уже дурной. Макларни, сжимая брюки на коленях, наблюдает, как они рассаживаются.

– Мадам старшина, – говорит клерк. – Вы пришли к единодушному вердикту по обвинению в покушении на убийство первой степени?

– Да.

– Ваше решение?

– Мы признаем подсудимого виновным.

Джин Кэссиди медленно кивает, сжимая руку жене, пока записывается голос каждого присяжного. Полицейские Западного тихо ликуют на галерее. Несколько присяжных начинают плакать. Герш оглядывается на зрителей, потом показывает Макларни большой палец; тот улыбается, пожимает руку Белту, бьет кулаком по воздуху, затем всем телом опадает вперед, измотанный донельзя. Бутчи Фрейзер качает головой, потом внимательно рассматривает ногти.

Пока Бот назначает дату приговора и завершает заседание, Макларни поднимается и идет к коридору, надеясь перехватить кого-нибудь из заседателей и узнать, какого черта у них там творилось. У лестницы черная присяжная – девушка, все еще борющася со слезами, – отмахивается от его вопроса, увидев значок.

– Не хочу об этом говорить, – отвечает она.

Тогда Макларни ловит одну из троих белых – он узнает в ней ту, что плакала по время показаний Кэссиди.

– Мисс… мисс.

Она оглядывается.

– Мисс, – догоняет ее Макларни. – Я один из следователей по делу и хотел спросить, что случилось у присяжных.

Она кивает.

– Можно с вами недолго поговорить?

Она нехотя соглашается.

– Я был старшим следователем, – объясняет Макларни, слегка стыдясь волнения, которое не может спрятать. – Почему вы заседали так долго?

Она качает головой.

– Многим было наплевать. От слова «абсолютно». С ума можно сойти.

– Наплевать?

– Абсолютно.

– На что наплевать?

– На все. Их это совершенно не волновало.

Макларни в шоке. Забрасывая девушку вопросами, он потихоньку восстанавливает восьмичасовой спор, где главные роли сыграли раса и равнодушие.

Девушка объясняет, что двое из троих белых с самого начала требовали вердикта первой степени, а двое из молодых черных настаивали на помиловании, заявляя, будто полиция подговорила всех свидетелей, чтобы осудить за ранение белого сослуживца хоть кого-то – кого угодно. Вот почему в суд пришло столько полицейских, объясняли они. Девушка Фрейзера плакала, потому что ее заставили соврать. Двое других свидетелей наверняка пьяные, только что из бара. А парень из городской тюрьмы дал показания, потому что выбил себе сделки.

Девушка вспомнила, как одна черная присяжная заявила, что не любит полицию, а другой заседатель спросил, при чем тут это. Просто не люблю, ответила она, и добавила, что в ее районе никто не любит полицию.

Остальные восемь присяжных, говорит девушка, почти не участвовали, только сказали, что проголосуют за что угодно. Сегодня пятница, напомнили они, начало выходных Дня поминовения. Им хотелось поскорее домой.

Макларни слушает в изумлении.

– И как же вы пришли к первой степени? – спрашивает он.

– Я стояла на своем, и другая женщина, с заднего ряда, тоже не собиралась передумывать. Она тоже с самого начала требовала первую степень. А потом, наверное, всем уже просто надоело сидеть.

Макларни в недоумении качает головой. Он уже давно служит в полиции и знает, что присяжных умом не понять, но это даже для него слишком. Человеку, который хотел убить Джина Кэссиди, вынесли правильный вердикт по самым неправильным причинам.

Она как будто читает его мысли.

– Клянусь, – говорит она, – если так работает система, то идет она к чертовой матери.