Отдел убийств: год на смертельных улицах

За Йоландой последовали другие: Макларни дал показания о месте преступления, Гэри Таггл, один из двух прикомандированных сотрудников, рассказал о розыске подозреваемого. Без молодого, черного, привлекательного Таггла было не обойтись: он служил расовым противовесом для Бутчи Фрейзера, тонким намеком черным присяжным, что система не вся белая. Затем выступила парочка, шедшая на юг по Эпплтон-стрит из бара на углу, и оба описали тот же сценарий, что и Йоланда, хотя и сказали, что находились слишком далеко, чтобы опознать стрелка. Но все же подтвердили ее историю.

Наконец – парень из Городской тюрьмы, еще один обвиняемый по убийству, поссорившийся с Бутчи в следственном изоляторе. До ссоры Бутчи рассказал ему о нападении, причем с подробностями, какие мог знать только стрелок.

– Что еще вам сказал подсудимый? – спросил Шенкер.

– Он сказал, что к нему пристал полицейский, так что он достал пушку и выстрелил ему в башку. Сказал, жалеет, что не прикончил суку.

Главное оскорбление гетто – оно так и повисло в мертвой тишине зала суда. Молодой человек ослеп на всю жизнь, а его так легко унижает человек, спустивший курок. Кэссиди. Сука.

Гэри Шенкер помолчал для эффекта, пока двое присяжных качали головами, а Бот вскинула руку к губам. На вопрос, предлагали ли ему сокращение срока в обмен на показания, парень покачал головой. Это личное, сказал он присяжным.

– Я ему показывал фотку своей девушки, – объяснил парень. – А он сказал, что трахнет ее, когда выйдет.

Вот и все их обвинение. Все, что можно было сделать до того, как за трибуну встанет сам Джин Кэссиди. Кэссиди – эмоциональный контрольный выстрел, негласное воззвание к присяжным, состоящим из соплеменников Бутчи Фрейзера, к присяжным, которые сейчас во все глаза смотрели на молодого человека, не способного смотреть на них. Джин Кэссиди – психологическая кульминация обвинения, последняя попытка сыграть на чувствах перед тем, как слово уйдет защите.

Присяжные уже прослушали хирурга из Университета Мэриленда, в клинических подробностях описавшего траекторию каждой пули и упомянувшего низкую вероятность пережить такие ранения. И все же Кэссиди здесь, вернулся с того света в темно-синем пиджаке, чтобы бросить вызов тому, кто не смог его убить.

– Агент Кэссиди, – обращается к нему Бот. – Микрофон – перед вами… Будьте добры, говорите в него.

Кэссиди нащупывает металл.

Затем Шенкер задает предварительные вопросы:

– Агент Кэссиди, сколько вы состоите на службе в полиции Балтимора…

Пока говорит Шенкер, глаза нескольких присяжных перебегают с Кэссиди на Фрейзера и обратно. Они рядом, их разделяет не больше пары метров, и Фрейзер сам с искренним любопытством рассматривает лицо полицейского. Рану на виске прикрывают угольно-черные волосы, травмы идеально зажили. О произошедшем говорят только глаза: один – голубой и отсутствующий, второй – прозрачный и искаженный.

– Вы полностью ослепли, это так? – спрашивает Шенкер.

– Да, – отвечает Кэссиди. – А также утратил обоняние и вкус.

Самые драгоценные показания. На любом суде по убийству жертва для присяжных – абстрактная сущность, винтик процесса, представленный лишь в виде отчета о вскрытии да фотографиями 3 на 5 дюймов с места преступления. Зато подсудимый на протяжении всего разбирательства – человек из плоти и крови. В руках опытного адвоката его человечность предстает ярче бесчеловечности преступления, его заурядность – заметнее необычайных поступков, в которых его обвиняют. Хороший адвокат сидит рядом с клиентом, трогает его за плечо, чтобы привлечь внимание, приобнимает, чтобы показать присяжным, как он ему нравится, как он в него верит. Кое-кто даже дает своим подзащитным конфеты или леденцы и просит в момент затишья предложить их адвокату, а то и прокурору, сидящему в нескольких местах от них. Вот видите, дамы и господа, – это живой человек. Любит леденцы. Угощает.

Но Джин Кэссиди лишает Бутчи Фрейзера преимущества. В этом зале суда он тоже человек из плоти и крови.

Шенкер продолжает:

– Что вы помните, если помните, о том конкретном вечере…

Кэссиди слегка кривится перед ответом.

– Я не помню происшествия… самого выстрела, – произносит он медленно. – Последнее, что я помню, – как был в тот день дома у зятя в Пенсильвании.

– Вы помните, как заступили в тот день на пост?

– Я знаю, что заступил, – говорит Кэссиди. – Но не помню ничего после дома зятя. Мне сказали, это распространено при подобных травмах…

– Офицер Кэссиди, – перебивает Бот. – Как я понимаю, к трибуне вас сопровождала жена.

– Да, ваша честь.

– И, судя по всему, – продолжает судья, не желая упускать момент, – она беременна…

– Да. Мы ожидаем роды Четвертого июля.

Четвертое июля. Адвокат качает головой.

– Это ваш первенец? – спрашивает судья, искоса глянув на скамью присяжных.

– Да.

– Спасибо офицер Кэссиди. Мне было любопытно.

Прижатому к стенке адвокату некуда деваться. Что выставить против показаний ослепшего полицейского, которого рядом ждет беременная жена? Что спрашивать на перекрестном допросе? Какие делать тезисы? Где тут отыграть свободу для маневра?

– У меня нет вопросов, ваша честь.