Отдел убийств: год на смертельных улицах

И когда новости о совпадении отпечатков ложатся на стол Гэри Д’Аддарио, Том Пеллегрини все еще на больничном, и лейтенант решает – скорее из гуманистических, чем тактических соображений, – не вызывать его на службу. Другим детективам кажется сначала печальным, потом – немного ироничным, что старшего следователя нет, когда они налетают роем на жизнь Кевина Лоуренса, узнавая все, что можно, об этом нуле без палочки, вдруг свалившемся им манной небесной. В этом году Пеллегрини больше любого другого в отделе заслужил капельку надежды, и его отсутствие очень заметно, когда Дональд Кинкейд и Говард Корбин начинают отслеживать передвижения нового подозреваемого и искать его связи с какими-нибудь друзьями или родными в округе Резервуар-Хилла. Все в смене говорят себе и друг другу, что Пеллегрини должен присутствовать, когда они пробивают Лоуренса по базе NCIC, когда ищут в городской базе данных уголовное прошлое – которого не существует, но они чувствуют, что где-то оно быть должно, под другим именем или кличкой. Пеллегрини должен присутствовать, когда они беседуют с родными и друзьями Лоуренса. В первые часы после совпадения отпечатков они говорят себе, что Пеллегрини заслуживает присутствовать в тот праведный момент, когда это поганое дело наконец раскроется.

Но поручают следствие Кинкейду и Корбину: Кинкейду – потому что он приехал на дневную смену раньше всех и попался Д’Аддарио под руку, когда ему только пришел отчет с «Принтрака»; Корбину, одному из динозавров на этаже детективов, – потому что теперь и он стал одержим убийством Латонии Уоллес.

Стареющий щербатый тип, Корбин – результат двадцати лет в убойном и еще пятнадцати – в департаменте. Ему уже перевалило за шестьдесят пять, а также за момент, когда большинство копов обоснованно задумывается о пенсии, но по-прежнему отказывается пропускать и день работы. Ветеран, наверное, трех сотен мест преступлений, Корбин – живой осколок истории. Детективы постарше еще помнят времена, когда Корбин и Фьюри Казенс, двое из первых черных новобранцев в отделе убийств, знали всех и вся в Балтиморе и могли применить эти знания к любому делу. Тогда город был меньше, сплоченнее и почти весь принадлежал Корбину. Если стрелок отзывался на кличку Мак, Корбин спрашивал, это вы про восточного Мака или про западного Мака, или у нас речь про Большого Мака Ричардсона, или, может, про Ипподромного Мака, что на севере Авеню. Причем ответ не так уж важен, потому что у Корбина имелись два-три адреса каждого. В свое время он был действительно хорош.

Но двадцать лет преобразили и город, и Корбина, выпихнув его в подразделение по профессиональным преступникам на другом конце шестого этажа: на самом деле все последние годы он воевал с этим решением, пытаясь доказать начальству, что возраст и диабет нисколько его не замедлили. Бился он благородно, но смотреть на это было больно. И в глазах любого детектива помоложе Корбин стал живым напоминанием о той цене, которую придется заплатить, если отдаешь департаменту полиции слишком много себя. Он до сих пор приходит ни свет ни заря, до сих пор заполняет ежедневные отчеты, до сих пор ведет дело-другое, но, если говорить прямо, подразделение по профессиональным преступникам – бумажное, всего-то пол-офиса и горстка людей. И Корбин это знает, и никогда этого не скрывает. Для него убойный навсегда останется землей обетованной, и дело Латонии Уоллес – его шанс на Исход.

После месяца расследования Корбин спросил полковника Лэнэма, можно ли ему взглянуть на материалы, и полковник не смог придумать повод для отказа, хотя и он, и все вокруг отчетливо видели мотив. Но какая разница? Лэнэм решил, что дать перечитать дело матерому детективу не помешает. Никогда не знаешь, что заметит незамыленный глаз. А если по иронии судьбы Корбин действительно раскроет дело, то, может, он имеет полное право вернуться в другой конец коридора.

К беспокойству Пеллегрини, после одобрения запроса Корбин немедленно переехал в допофис и апроприировал папку Латонии Уоллес. За ним последовала метель из бумажек, потому что он ежедневно документировал свою деятельность в длинных печатных текстах о любых зацепках. Скоро Пеллегрини запутался в материалах просто из-за объема – на его взгляд, во многом необязательного. Для него было важнее, что участие Корбина – полная противоположность подхода, который он отстаивал в служебной записке капитану. Тогда он призывал к обстоятельному, тщательному пересмотру существующих улик старшим и младшим детективами, знакомыми с делом. А теперь расследование снова стало проходным двором.

И это Корбин выступит заменой Пеллегрини в погоне за Кевином Лоуренсом – или, по крайней мере, до тех пор, пока не подтвердит, что подозреваемый заслуживает внимания. «Если парень подойдет, – заверяет остальных в группе Лэндсман, – мы обязательно позвоним домой Тому».